Александр Палинур - Кассандра Страница 4

Считается, что истина глаголет устами младенцев. В словах восьмилетнего мальчика звучали деловая сметка и надежда.

Судьба Генриха Шлимана самым удивительным образом напоминает судьбы великих греческих героев. И вовсе не удивительно, что на его могиле, находящейся на самом краю кладбища, там, где греческое правительство воздвигло самым заслуженным, по его мнению, людям пять храмоподобных гробниц, так и начертано: «Герою Шлиману».

Греки (правда, не древние, а греки XIX столетия) приравняли археолога к Гераклу и Прометею.

Геракл одолел силы ада.

Прометей похитил у богов огонь и подарил людям.

Шлиман открыл целое тысячелетие мировой культуры и заставил говорить камни. А сколь многие, жившие и до него, и после, заставляли камни не говорить, а плакать!

Он попадал в кораблекрушения, умирал от холода и голода, метался по всему свету — из немецких земель в Голландию, из Голландии в Россию, из России в Америку, из Америки в Японию, из Японии в Англию, из Англии в Турцию, в Грецию. И возвращался опять, начиная путешествия по новому кругу.

В мгновение ока он овладевал иностранными языками, для чего разработал совершенно уникальную систему, в которой даже не нашлось места для курса грамматики.

«Правила можно узнать и позднее», — часто говаривал этот прирожденный полиглот.

И всюду, где бы он ни появлялся, он пророчествовал, словно Кассандра. Он говорил, что видит Трою, объятую огнем. Впрочем, главное тут не огонь, а сама Троя и тот непреложный факт, что он, Шлиман, обязательно ее найдет!

Откуда такая уверенность?

Может быть, он, словно актер, верил — «предложенные обстоятельства» сами подскажут образ действий и приведут к желаемой цели? Впрочем, актером он не был, хотя в детстве с товарищами разыгрывал сцены, которые вычитывал из гомеровских поэм. Он, кстати, любил изображать греческих богов, а из античных героев чаще всего изображал Гектора, вождя троянцев. Хотя симпатии его явно были на стороне греков. Раз уж слепой певец приписал победу грекам, то и победить могли только они.

А может, эта уверенность осеняла свыше?

Три тысячи лет — совершенно непредставимый отрезок времени для обычного человека, чья жизнь умещается в каких-то шесть-семь десятилетий. Но ведь они не канули в никуда. Так попросту не бывает.

Великий русский ученый В. И. Вернадский ввел в науку термин «биосфера», обозначающий одну из оболочек Земли, наподобие тропосферы, гидросферы и так далее. Эта оболочка включает в себя кроме совокупности живых организмов результаты их былой жизнедеятельности. Мы ходим по той же самой земле, по которой ходили наши предки, дышим воздухом, который вдыхал, может быть, Пушкин. Хлеб и сыр, которые мы едим, возможно, состоят из тех же атомов, из которых состояла пища древних греков, например, героев Гомера. Разумеется, связи между атомами много раз изменялись, сами атомы встраивались в иные цепочки, но атомы те же!

А ведь мысль тоже материальна. Она имеет физическую природу, которую можно изучать при помощи (пусть и очень сложных) аппаратов, при помощи которых изучают другие явления физического мира. Давно доказано, что принцип действия человеческого мозга сходен с принципом действия радиопередатчика. Следовательно, некие волны, излучаемые нашим мозгом, попадают, прежде всего, именно в биосферу, остаются там, ибо ничто никуда не пропадает, и, возможно, воспринимаются настроенным на них приемником (случайно или в силу особой закономерности).

Шлиман был избранником.

Его судьба отличается необыкновенными перипетиями, он претерпел всевозможные лишения, он много и тяжко трудился — этот труд можно охарактеризовать эпитетом «нечеловеческий», — но в конце концов ему удавалось все.

Он выучил десятки самых разнообразных языков.

Он добился успехов на поприще коммерции и, следовательно, стал обладателем огромных по тем временам денежных сумм, целого состояния.

Он посетил Японию и — более того — побывал в ее столице тогда, когда для белого человека, а тем более европейца такое путешествие едва ли не было связано со смертельной опасностью.

И наконец, величайшие археологические открытия.

Он знал, где искать. Знал, что отыщет там, куда направляется. Знал, что для этого нужно.

И, в отличие от кругов, занимающихся высокой коммерцией, в научных кругах ему не верил почти никто. Словно Кассандре, ему было дано предвидение. И притом его предсказания считали, по меньшей мере, забавной фантазией.

Но, словно Кассандра, он всегда оказывался прав.

Герой этой книги вовсе не Генрих Шлиман, о котором написаны десятки книг. Однако вспомнить тут о нем надо по нескольким причинам. Во-первых, именно он блестяще подтвердил достоверность событий, о которых рассказывал Гомер. Во-вторых, каждый человек, поставивший перед собой конкретную задачу и настойчиво идущий к цели, является своего рода Шлиманом. А в-третьих, как бы это странно ни прозвучало, сочиняя книгу о Кассандре (о которой, по всей вероятности, и не вспомнили бы в XX веке, не открой Шлиман свою Трою), я в чем-то и сам подражал великому археологу, по крайней мере пытался брать с него пример. Задыхаясь в библиотечных хранилищах, роясь на книжных развалах, с трудом ориентируясь в тесноте бесчисленных полок букинистических магазинов или посещая домашние книжные собрания, чьи владельцы любезно предоставили мне возможность поработать, мне часто приходило на ум сравнение этого бесконечно увлекательного занятия с археологическими раскопками. Тем более что о последних я знал не понаслышке.

Итак, Шлиман начал с чтения поэм Гомера.

С чтения гомеровских поэм начал и я.

И выяснил удивительную вещь: великий слепец лишь несколько раз говорит о Кассандре и совершенно не упоминает о ее пророческом даре.

В «Илиаде» он описывает смерть кабезийща Офрионея, который

…у Приама Кассандры, прекраснейшей дочери старца,

Гордый просил без даров, но сам совершить обещал он

Подвиг великий: «из Трои изгнать меднолицых данаев.

В «Одиссее» тень Агамемнона рассказывает главному герою только о смерти пророчицы:

Громкие крики Приамовой дочери, юной Кассандры,

Близко услышал я; нож ей во грудь Клитемнестра вонзала

Подле меня; полумертвый лежа на земле, попытался

Хладную руку к мечу протянуть я: она равнодушно

Взор отвратила и мне, отходящему в область Аида,

Тусклых очей и мертвеющих уст запереть не хотела.

Вот, собственно, и все.

Ни строкою больше.