Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба Страница 40

Когда я листал северокорейские журналы, в которых на каждой странице по нескольку раз утверждалось, что вся жизнь в далекой стране — от восхода солнца до штопания поношенных рубашек — предопределяется исключительно благотворным воздействием идей Ким Ир Сена, это производило впечатление маразма. Но я всегда остерегался примитивного восприятия сложных идеологических материй, зная о том, что европейский «код мышления» часто не подходит для понимания азиатских религий.

В школе, в полку, в военном училище и в академии меня воспитывали на ленинской религии. Запомнилось еще с детского сада: «Я на вишенке сижу, не могу накушаться; дядя Ленин говорит — маму надо слушаться»…

Все, к чему призывал Ильич, не подлежало сомнению. Все, что он говорил, воспринималось как библейские заповеди. Ленина нужно было цитировать в статьях, докладах и речах, и тем более — в научных работах и лекциях. Даже тогда, когда научные трактаты и лекции были посвящены проблемам тактики общевойскового боя или оборудованию шахтных пусковых установок Ракетных войск стратегического назначения… Это называлось «партийностью военной науки».

Однажды, во время учебы в академии, мой очень въедливый и страсть как любящий докапываться до глубоких истин друг Петя Яковлев с явной ехидцей задал преподавателю тактики каверзный вопрос:

— Как можно применить принцип партийности военной науки к форсированию водной преграды танковой дивизией ночью и в условиях интенсивного огневого воздействия противника?

Полковник Мазур, видать давно привыкший к подобным подковыркам, ответил в свойственном ему стиле:

— Яковлев, вы опять, наверное, плохо похмелились…

Смех смехом, а по мере того как вызревали наши офицерские мозги и с годами в головах все больше появлялось вопросов, на которые не всегда удавалось получить внятные ответы, усиливалось ощущение того, что жизнь часто не втискивается в рамки многих идеологических постулатов, которые пропагандистская машина упорно «вкручивала» в головы военных людей, как электрик — пробки в электросчетчики.

Я никак не мог понять, в чем именно состоит гениальность слов «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться». Однаяеды в какой-то книжке по истории Римской империи я вычитал фразу одного из тогдашних властителей, что после того, как власть взята, все силы должны быть сосредоточены на ее удержании. Истина была древней. Ленинская отличалась от нее лишь тем, что подавалась несколько в иной форме. Хотя от этого не переставала быть истиной.

Признаюсь, как на духу: не только писать — думать обо всем этом было страшно. И когда я слышал или читал чьи-то критические слова о Ленине, долгое время воспринимал это как ужасное богохульство и гнал-гнал от себя такую заразу.

…В тысячах гарнизонов он жил в виде портретов, бюстов, памятников, барельефов, пяти с половиной десятков томов полного собрания сочинений. А в этом гарнизоне ему выстрелили в затылок.

На Старой площади и в Кремле мастера метафор и звонких формулировок соорудили очередную: «Армия уже стреляет в Ленина»…

С трех сторон памятник был густо обсажен уже заматеревшим шиповником. Ягоды были поразительно большие, ярко-алые и потому чем-то походили на крохотные помидоры. Я не удержался, чтобы не сорвать и не попробовать одну, уже схваченную первыми морозцами. В старом яблоневом саду было пустынно и тихо, лишь изредка раздавалось на упругом ветру едва уловимое кряхтенье почти древних дерев да глухо ударялись о землю краснобокие и сморщенные шарики последних, слетающих с веток плодов.

Так и не осмелившись взглянуть в каменное лицо Ленина, я обошел памятник с опущенной головой и посмотрел на затылок вождя. В нем зияла дыра. Время от времени из нее вылетали воробьи, которые вскоре возвращались, держа в клювах травинки. Крояотные птицы облюбовали голову вождя в качестве скворечника. Это жуткое воробьиное святотатство вызывало у меня чувство, похожее на смесь страха с чем-то добрым и смешным.

Позади меня раздалось тяжелое пыхтенье. По высокой жухлой траве ко мне приближался толстый офицер в шинели, перехваченной портупеей. На лице его подобие улыбки сменялось выражением боли.

— Разрешите представиться, подполковник Горелов. Заместитель командира части по политической работе! — И, немного отдышавшись, он добавил: — Что ж вы так, товарищ полковник, не предупредили…

— Ничего страшного — сказал я, — еще поговорим. Не выяснили, кто стрелял?

— Никак нет, — грустно ответил подполковник, мучительным взором окидывая пробоину в затылке вождя. Лицо его еще больше насочилось страхом и болью, когда он заметил ныряющих в голову Ленина воробьев. Один из них сел вождю прямо на макушку, уже порядком покрытую птичьим пометом.

Замполит поднял с земли лежалое яблоко и неловко запустил его в воробья. Но отважный хозяин скворечника лишь слегка повел крылом — выстрел подполковника был очень неточен. Крохотное красное ядро ударилось в спину памятника и разлетелось. Тогда замполит сделал второй выстрел — более прицельный.

Птица улетела. Подполковник виновато посмотрел на меня и сказал:

— Извините, до выяснения всех обстоятельств покушения замуровать рану не можем. И приделать обломанную руку тоже. Сегодня же накроем памятник брезентом.

Он так и сказал — «покушения» и «рану»…

В штабе части мне представился майор-особист. Он предложил зайти в кабинет, намекнув, что «кое-что есть». В кабинете тихо сказал:

— Есть информация, что один из офицеров несколько раз высказывал негодование в связи с тем, что Ленин, по его словам, «повернут к Москве задницей и показывает рукой на запад». Характеризуется отрицательно. Пьет. Антипартийные анекдоты и так далее.

— А на самом деле, — озаренно ответил я, — Ленин-то действительно смотрит на запад. А куда он вообще должен смотреть?

— Я уже узнавал, — ответил особист, — никаких указаний или постановлений ЦК и правительства на сей счет нет.

В дверь постучали. Вошел замполит, держа под мышкой красную папку с белыми тесемками. В таких папках обычно в отделах кадров армии содержатся личные дела офицеров. Майор изложил ему свою версию о подозреваемом офицере.

Затем замполит стал звонить в политуправление Московского военного округа.

— Товарищ генерал! — кричал он в телефонную трубку, — тут у нас товарищи с Арбата работают по памятнику. По указанию министра. Кое за что уже зацепились. Но надо узнать, в какую сторону лицом приказано устанавливать… Что? У нас? У нас на запад! Что? Виноват, товарищ генерал! Так точно, товарищ генерал! Никак нет, товарищ генерал! Развернем куда надо, товарищ генерал!