Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки - Александр Анатольевич Васькин Страница 40

Врачи литфондовской поликлиники были хорошими специалистами, искренно веря в очевидность избираемых ими методов лечения своих пациентов. Но что предпринять, если писателя никакими калачами не заманить на диспансеризацию? Одним из тех, чья медицинская карта долго пылилась на полках регистратуры, поражая своей тончайшей белизной, был Юлиан Семёнов. «Отец не любил болеть, не лежал в больнице, не ходил в поликлинику Литфонда. Заманили его однажды тамошние эскулапы к себе, ужаснулись давлению и анализу крови, выписали кучу таблеток, которые надо было принимать строго по часам, но отец если и принимал их, то как Пеппи Длинный чулок: все вместе, залпом, запивая для верности стаканчиком водки. Он существовал по принципу американского актера Джеймса Дина: “Жить на полную катушку, умереть молодым и быть красивым трупом”»{170}. Лечиться Юлиану Семёновичу было некогда – обладая фантастической работоспособностью, он одних лишь романов об Исаеве – Штирлице написал с десяток. А сколько было других книг… К сожалению, писателя разбил тяжелый инсульт, оправиться он так и не смог. В 1993 году Юлиан Семёнов скончался и совсем не молодым, прожив всего 61 год.

Юлий Крелин (как врач и как писатель) тепло вспоминает одного из медиков, пытавшихся помочь, в том числе и Семёнову, – Анатолия Исаевича Бурштейна: «Толя Бурштейн был символом и нашей поликлиники Литфонда, и, вообще, всех болей, болезней и недугов писательского общества, знал страдания физические и, пожалуй, даже нравственные каждого члена этого клана, что значительно ценнее. Полюби человека, а человечество всякий полюбит. Без Толи мы до сих пор не можем представить себе эту поликлинику»{171}.

Крелин и сам помогал литераторам как мог. Есть такое понятие в юриспруденции – «злоупотребление служебным положением». Так вот по отношению к Юлию Зусмановичу можно употребить другое слово – «доброупотребление». Он лечил писателей в обычной районной клинике: «Я клал писателей к себе в больницу, пользуясь постоянным разрешением главного врача и даже не обращаясь к нему в каждом отдельном случае. Хотя в те времена зорко следили, чтобы клали в больницу строго по району, чтоб врачи, не дай Бог, не брали за это деньги. Мы и оперировали, так сказать, бесплатно, и работали за смехотворную плату. Я-то жил вообще с литгонораров, а не с зарплаты в сто шестьдесят рублей»{172}.

Излеченные писатели благодарили коллегу Крелина от всей души. Тогда была мода на электросамовары, но купить их было непросто. («И самовар у нас электрический, и сами мы довольно неискренние», – писал Михаил Жванецкий.) И бывшие пациенты исключительно из лучших побуждений несли Крелину коробки с этими самыми самоварами – чуть ли не по три самовара в месяц. «Я, словно производитель их, раздавал самовары и в больнице, и друзьям, и родственникам», – вспоминал Юлий Зусманович. А однажды самовар оказался набит вкусными шоколадными конфетами, которые Крелины уплели всей семьей.

Юлий Крелин успел даже поработать в литфондовской поликлинике, хотя его отговаривали сами писатели. В частности Маргарита Иосифовна Алигер: «Как?! Вы, действующий хирург, сядете в нашу писательскую поликлинику?! Вы будете принимать наших капризуль?! Ну-ну, Юля, посмотрим, как вы заговорите при встрече с очередным гением…» И началась его работа с «гениями». Тех писателей, что могли приходить в поликлинику на своих двоих, Крелин принимал в кабинете, но ведь были и те, кто не имел такой возможности. Арсений Александрович Тарковский, как известно, потерял на фронте ногу. Но к врачу он не пошел по иной причине. Супруга поэта попросила Крелина зайти к ним домой после приема, потому что у Тарковского – заноза. Крелин не уточнил, в каком месте. Придя к Тарковским, он застал поэта лежащим на боку в странной позе:

«Здравствуйте, Юлий Зусманович! Рад с вами познакомиться. С большим интересом прочел вас в “Новом мире”. Видите, какая странная беда со мной приключилась. Я натирал пол. Электрополотера у меня нет. Ногой, как вы понимаете, не могу. Сидя на полу, рукой. И вот беда, – он смущенно, – что-то большое и серьезное вонзилось в жопу. Извините. Может, и не страшно… но страшно. Извините… Не посмотрите?»{173}

Конечно, доктор не только посмотрел, но и вытащил из того самого места, указанного поэтом, щепку от паркета.

Большое впечатление произвело на Крелина посещение Осафа Литовского – того самого, кто считается злейшим врагом Михаила Булгакова, травившим его в советской печати. В романе «Мастер и Маргарита» Литовский выведен под фамилией Латунский. Его роскошную квартиру и громит Маргарита (но все же Латунскому повезло больше, чем Берлиозу, которому Михаил Афанасьевич просто-напросто оттяпал голову трамваем. Под Берлиозом принято подразумевать еще одного ненавистного Булгакову критика – Авербаха). На исходе своей жизни Латунский писал воспоминания, а проживал на улице Горького, 12, аккурат рядом с гастрономом № 1, который по привычке все равно называли Елисеевским. Когда-то всесильный критик предстал перед доктором абсолютно в разобранном виде, смертельно больным и одиноким наркоманом:

«Я сижу на стуле рядом со столом…Старик почти все время занят: берет шприц из стерилизационного контейнера, следом ампулу, чуть надпиливает ее, отламывает кончик, набирает содержимое в шприц, протирает плечо ваткой, вкручивает иголку в плечо, сверху вниз. Все укладывает в другой контейнер. Ампулу в пепельницу. Ни на мгновенье не прерывает разговор со мной. По прошествии десяти минут берет следующий шприц – и вся манипуляция повторяется точно до мелких движений… В поликлинике мне рассказали, что он был официально разрешенным наркоманом. В его карточке лежала бумага, подписанная каким-то минздравовским начальством, с разрешением выписывать ему наркотики. В неделю у него уходило семьдесят пять ампул. Каждый понедельник из поликлиники ему приносили рецепт»{174}.

Так и останется Литовский в истории литературы как гонитель Булгакова, а вот сын его мог бы сделать неплохую кинокарьеру. Подростком Валентин Литовский сыграл главную роль в фильме «Юность поэта», выпущенном во всесоюзный прокат в феврале 1937 года, к столетию гибели Пушкина, и стал очень популярным. Он погиб на фронте. А отец его держался за жизнь из последних сил…

К кому бы еще судьба привела Юлия Крелина, так чтобы это осталось в памяти надолго? Естественно, к Мариэтте Шагинян. Крелин слышал о ней много чего интересного, в том числе «и про ее милые странности в молодости, еще до революции». Вероятно, имелось в виду ее увлечение Зинаидой Гиппиус. Юная москвичка Мариэтта Шагинян в ноябре 1908 года решилась написать очаровавшей ее поэтессе письмо, полное восторга, граничащего с экстазом. Гиппиус пригласила