Павел Федоров - В Августовских лесах Страница 40

- Что замечено на сопредельной стороне? - спросил Усов.

- Замечена группа офицеров в шлемах. Офицеры рассматривали в бинокль нашу высоту 194.

- Сколько было офицеров?

- Трое.

- Форма?

- Темно-серые френчи, на рукавах свастики, фуражки с высокими тульями, погоны белые, звание не установлено, - доложил Башарин.

- Вы себя не обнаруживали?

- Никак нет.

- Все замеченное записали?

- Так точно!

- Хорошо. Идите отдыхать.

Приняв рапорт, Усов задумался.

Фашисты вели себя нагло. Они ежедневно торчали с биноклями у самой границы, делали это почти открыто. Усов долго сидел молча, потом встал из-за стола и прошел в конюшню осмотреть лошадей. Выходя из конюшни, он встретил во дворе старшину Салахова и вместе с ним зашел на кухню.

- Вот что, товарищи, - сказал Усов старшине и поварам, - завтра надо приготовить обед, да не простой, а дипломатический!

- Есть приготовить дипломатический обед! - весело ответил молодой повар Чубаров.

Приготовить дипломатический обед означало изобрести что-нибудь особенное.

- По какому случаю такой обед, товарищ лейтенант? - спросил старшина, прикидывая в уме, что он может предложить.

- Завтра наши физкультурники будут состязаться по волейболу с первой заставой. Вот и приготовьте людям отменный обед.

- А если они проиграют? - спросил Чубаров.

- Угощать будем не только победителей. Всех! Ну, что вы можете предложить, товарищ старшина?

- Можно азу по-татарски, - сказал старшина.

- От твоего азу зачешется в каждом глазу... перцу и луку ты не пожалеешь, - поглядывая на черноватого, с узкими лукавыми глазами старшину, рассмеялся Усов.

Старшина с поваром перечислили целый ряд известных им кушаний, но начальник заставы все отверг.

- Есть свежая рыба. Можно поджарить в сухарях, - предложил наконец Чубаров.

- Вот удивил! Не видали они твоей жареной рыбы! А если ты ее пережаришь да еще пересолишь, как в прошлый раз?

Чубаров смущенно покраснел и даже снял поварской белый колпак. Грех такой однажды случился с ним.

- Пирог можешь испечь со свежей рыбой? - спросил Усов.

- Пирог с рыбой? Не приходилось готовить такого блюда, товарищ лейтенант.

- Не приходилось готовить? - удивился Усов. - Так слушай... Поставишь на дрожжах тесто, обыкновенное, как для выпечки хлеба, только из белой муки. Предварительно отваришь пшено. Когда будешь отваривать, воду слей, чтобы каша получилась крутая. Потом эту кашу поджаришь на постном масле с луком. Когда тесто подойдет, раскатаешь его на четыре угла, понимаешь, чтобы можно было загнуть и слепить из теста конверт. Нальешь в противень масла, положишь эту приготовленную для конверта лепешку - аккуратно, смотри не порви, - ровным слоем наложишь каши, а сверху на нее рядками рыбу и репчатый лук. Все это упакуешь в конверт - и в духовку. Как только тесто подрумянится и подсохнет, значит, и рыба готова. Тащи из духовки и накрой полотенцем. Мягкий получится пирог и пышный. Это кулебяка по-сибирски. Расспроси Бражникова, он тебя научит. Понимаешь?

- Все ясно! - улыбаясь, сказал Чубаров, с удивлением думая, откуда начальник заставы знает такие кулинарные премудрости.

- Действуй, да смотри не испорти, не пересоли!..

Возвращаясь к себе. Усов увидел у крыльца офицерского дома группу громко разговаривающих людей. Шура стояла, обнявшись с какой-то высокой в зеленом платье женщиной. Рядом стояла Клавдия Федоровна. Она разговаривала с Франчишкой Игнатьевной. Справа от дома, около низенькой бани, на бревне сидели: политрук Шарипов, секретарь райкома партии Сергей Иванович Викторов и Иван Магницкий.

Когда Усов подошел ближе, женщина в зеленом платье, видимо, предупрежденная Александрой Григорьевной, бойко повернулась к нему лицом и легкими быстрыми шагами пошла навстречу. Что-то очень знакомое мелькнуло в улыбающихся глазах этой высокой темноволосой красавицы.

- Здравствуйте, Виктор Михайлович, - крикнула она, подбегая к смутившемуся Усову.

- Здравствуй, Галина. Вот ты какая стала! - пожимая и встряхивая ее руку, отозвался Усов.

Галина так изменилась, что узнать в ней прежнюю босоногую девушку было почти невозможно. Она возмужала, выросла, похорошела. Движения ее стали медлительными и плавными. Без тени кокетства, неторопливо она поправила растрепавшиеся волосы. Шелковое с широкими складками платье не могло скрыть беременности. Она знала это и прятала глаза, блестевшие острой радостью.

- Какая же я стала, Виктор Михайлович? - спросила она своим чистым певучим голосом, не отнимая от волос сильной загорелой руки.

- Об этом не надо спрашивать у мужчин. Сама должна догадываться, вместо Усова ответила Франчишка Игнатьевна, раскачивая в руках металлический бидончик, в котором она всегда приносила на заставу молоко. - Я своего Осипа никогда не расспрашивала, чи я красивая, чи як пугало с огорода. Вот он другой раз рассердится, когда я его допеку, назовет меня драной козой... А я ему отвечаю: смотрел, когда женился, вот и живи!

Все рассмеялись.

- Да вы, тетя Франчишка, наверное, в молодости красавицей были! заметила Клавдия Федоровна.

- Может, и была... - задумчиво проговорила Франчишка Игнатьевна. - Я помню, шел мне тогда восемнадцатый год, а я уже у пана Гурского десять коров доила, да три раза в день. Вечером суставчики на пальцах не разгибаются, руки ломит, а в остальное время надо в саду копаться, полоть да поливать. Как-то увидел меня молодой пан и говорит: "Чья такая?" А мы с Осипом в тот год поженились, и мой молодой муженек вскоре в Восточную Пруссию в батраки уехал. Пан узнал об этом и приказал, чтобы я ему вечером принесла парного молочка. Я, конечно, ничего не думаю, несу. А он сидит на балконе и собакой забавляется. Я ему кружку подаю, а он меня берет за подбородок и спрашивает: "Скучно без мужа-то, востроносенькая?" Вижу, дела не туда поворачиваются, от подбородка дальше полез... Я взяла и парное молоко из кружки прямо ему в морду и выплеснула. На другой день все мои шматочки через забор вышвырнули. Осенью вернулся мой Осип из Пруссии. Я его спрашиваю: "Ну як, много заробил монетов?" - "Накопил, - говорит, две кубышки да слопали их баронские мышки. Барон сам жженые спички собирает, а нас вместо коней запрягает". - "Прибаутки, - говорю, - я потом послухаю, ты мне дело отвечай: что привез?" - "Отсчитал, - говорит, барон десять марок да пять колотушек в подарок: иди, говорит, поляк усатый, а вернешься, на порог не пущу да еще кобелей спущу... Барон все за харчи подсчитал, да за обувку, кажется, я ему еще трохи должен остался. Вот какие мои заработки!.. Ну, а ты как?" - спрашивает он меня. Я тоже на прибаутки мастерица, отвечаю ему: "Оказал пан мне ласку, а я у него на носу зробила закваску. Потом жить мне стало весело, и юбки мои на кол сушить повесила. Расчет получила не лучше твоего". - "Ежели, - говорит, пан что-нибудь с тобой худое сделал, так я у него хлеб могу спалить да и усадьбу не пожалею. В России, - говорит, - жгли панов!.." Вот он. Осип-то мой, какой! Не гляди, что маленький да коротенький!