Алексей Поправкин - 10600 или третий закон Ньютона в жизни Страница 40

Время Анатолия Александровича уже поджимало, ждала другая предвыборная встреча, а я всё же добрался до микрофона и уже был готов задать свои вопросы, как в этот момент Анатолий Александрович, сжав в кулак всю эту жёлтую прессу, принесённую мною и переданной девушкой-красавицей, сказал:

— А что касается этого — он сжал все те газетки, ещё сильнее, и рука его ещё больше устремилась ввысь, — То это лишь грязные инсинуации.

Обрадовался я до вечера. Вечером показывали Собчака с Яковлевым. Грустно мне, глядя на них, стало и лёг я спать. И на выборы не пошёл.

Наконец, меня перевели во вторую эскадрилью. Не была плохой первая. Не забуду я ни одного Командира в ней, ни одного второго пилота и механика, но штурман этой эскадрильи был обозначен мной как Х. И Х-ом он и останется.

Очень мне всегда нравился Рямет Валерий Эскович. Летал он очень красиво. С уважением он относился ко всем. Раз полетели мы с ним в Архангельск. Пока рулили, происходит отказ запасного гидроагрегата курсовой системы.

— Справишься?

— По кустам долечу!

Полетели. Через 15 минут и второй, основной гидроагрегат отказал. А мы уже и Горку прошли, над Ладогой летим. Курса у пилотов нет. Летим по локатору. Автопилот не подключен, потому как курса нет.

Вот я и давал команды, типа чуть вправо, чуть влево, ещё чуть-чуть. Есть у нас аварийный компас КИ-13 — только за грибами по нему и ходить, как я ранее писал. К Архангельску подлетаем, я за проспект Энгельса зацепился, и курс на время посадки ввёл.

Сели нормально. Предохранитель можно было заменить и порядок! Употели мы малость, но ни одного упрёка я не услышал. Списали Валерия Эсковича года три назад. Устроился он на штабную работу и когда меня списали, помогал мне морально очень. Но год назад, плюнул на всё только и сказал:

— Не моё это!

Ушёл.

Всегда я очень уважал Алексея Ивановича П. Ему уже за 60 но, он летает и к жизни относится с вечной радостью и юмором. Сам летает легко и других тому учит! Не было ни одного лётчика в первой эскадрильи, к кому бы я плохо относился.

Х — исключение. И вообще он был начальником, а все начальники себе на уме. Как, известно начальниками не рождаются. Ими становятся. Желательно и книгу написать, типа “Моё вхождение во власть“.

Евгений Александрович Н. настороженно сначала ко мне относился. Я думаю, что слухи про меня распускали. Потом мы с ним полетали, и всё стало хорошо. Ни что так не сплачивает, как полёты. Только, там наверху становится ясно, кто есть кто.

Полетели мы как-то летом сначала в Челябинск, а потом в Новокузнецк, ночью. Погода везде хорошая и нам радостно. Уже вылетаем из Челябинска, и спать совсем не хочется, потому, что выспались и ещё темно. Погода отличная — миллион на миллион. Лететь всего-то два часа. Фактическая погода отличная, даже ветра нет. Прогноз тоже замечательный, гадостей типа тумана или грозы не ожидают.

Мы уже на траверзе Новосибирска и солнце начинает слепить в глаза и от этого спать начинает хотеться. Ещё чуть-чуть и через 40 минут я в койке, но сначала приму погоду, рассчитаю снижение и заведу на посадку. Штурман должен лететь впереди самолёта! Странная штука организм, ему говоришь “Спать!“, а он выпендривается и спит всего-то полчаса днём, ночь ему подавай, а ночью спать некогда!

Чёрт — туман 200!

Ясное дело — радиационный туман. За ночь земля остывает, а утром солнце почву нагревает, вот и туман! Длится такой туман всего пару часов, но мы на него не рассчитывали, потому, что прогноз был очень хорошим — не оправдался. Спать уже не хочется, потому, что солнце сзади, потому, что развернулись на Новосибирск и работы, теперь больше.

Сели, быстренько заправились, всё посчитали и подписали. Тумана уже нет, и мы летим. Наше время идёт! Спать всё меньше и меньше. Сели, поспали часа 4 и обратно. До Питера 5 часов лёта и час стоянки в Челябинске.

Уже в районе Белозерска. Как хотел там побывать! Мы пролетаем строго над Кремлём. Справа озеро Белое — отличный ориентир! Нас предупреждают, что в Питере грозовой фронт, но мы верим, что прорвёмся. От Белозёрска всего — то минут сорок лёту, значит, через 2 часа я буду уже в койке!

Смотрю в локатор и за 200 километров виден фронт. Светится хорошо, но и дырки в нём видны.

— Ну, как, пройдём? — спрашивает Евгений Александрович.

— Дырки вижу, но подойдём поближе и решим — отвечаю я.

Чем ближе мы, тем меньше дырок, а над Питером вообще дрянь висит и полыхает, как огни на дискотеке. Лезть неохота. Сомнения окончательно разрешил KLM — Голландия, Boeing-747. Он к Питеру с Запада шёл на 11100 и запросил обход погоды на 100 километров на Юг. А нам куда лезь?

Разворачиваемся на Москву в Шереметьево. Спать уже не хочется, зато хочется есть. Уже всё съели. Осталось то, что уже надоело — паштеты и кукуруза. Надоело. Я пожалуй бы аэрофлотовскую курицу съел, но их уже нет. Улетели с распадом СССР! Раньше, нас всё время кормили аэрофлотовской курицей или синей птицей, как прозвали её наши остряки. Эта синяя птица так торопилась на сковородку, что иногда даже забывала побриться.

Пошли в здание аэровокзала. Братва, подобно Броуновским частицам снуёт туда-сюда и цены в кафе рассчитаны на нормальных пацанов, а не для нас. Командир сообразил первым, а у меня с голодухи полный отказ мозгов произошел. Девчонки накормили.

Уже светало и грозовой фронт начал разрушаться. Полетели…

Фаат Кадырович Салахетдинов — татарин. Он пролетал лет 40, и начинал ещё где-то на Дальнем Востоке сначала на Ли-2, потом Ил-14, Ан-24 и, наконец, в Питере на Ту-134. Летал грамотно и красиво.

Штурман у него был, правда, без огонька. Не любил он творчества и не проявлял разумной инициативы. По сему, когда мы летели с ним, то ещё до приветствия со мной, он громко говорил:

— О, сегодня мы летим со штурманом.

Мне это нравилось. Волевой человек. Мы как-то в Калининграде сели. Солнце ещё не взошло, (а в стране Дураков уже кипела работа) а девчонки нам завтрак приносят. Кстати, кормили уже на убой!

Я уже салфетку повесил, и слюни чуть не текут, а Фаат не идёт.

— Вот Солнце взойдёт, тогда и можно будет, — говорит он.

Ушёл Фаат Кадырович на пенсию очень тихо. Я его увидел на улице, он рядом с домом моих родителей живёт, и рассказал мне, что уже на пенсии.

О времена, о нравы!

Вторая

— Вот я и в международной эскадрилье. Летал со всеми и вроде хорошо. Прошёл месяц, а я на подхвате, летаю короткие рейсы, как какой-то попрыгунчик, но молчу, как молчат партизаны.

Увидело это начальство и задумалось, что со мной делать. А тут приходит восстанавливаться мой самый первый командир, с которым я немного полетал ещё в 91 году. Ему летать опять захотелось и поскольку за границу ни он, ни я не летали, то суждено нам было с ним париться целый год!