Александр Стесин - Вернись и возьми Страница 40

— Умана сэо?

— Сэ!

— Нини сэо?

— Сэ!

— Баара сэо?

— Сэ!

— Мнга! (Ну слава Богу!)

— Мнга!

Иногда нас будил барабанный бой, доносившийся из-за скалы на краю деревни, где была расчищена площадка для ритуальных танцев в масках. Догонские сакральные церемонии — одно из самых красочных зрелищ на всем земном шаре. Словами не описать, с помощью фото— и видеокамеры — тоже.

Деревенские завтраки состояли преимущественно из чая, зато обеды были столь же обильны, сколь и неудобоваримы. Основное блюдо местного рациона называется «то» и представляет собой густую баланду из просяной муки пополам с песком и щебнем (по словам Адамы, наличие песка — знак высокого качества). Бледно-зеленый комок то заливают баобабовой слизью, которую заправляют чем-то вроде толченой воблы (заменитель соли и источник белка) и перекисшими семенами какого-то кустарника, придающими всему блюду запах несвежего тела. Впрочем, эта деревенская трапеза прошла мимо меня, так как я к тому времени уже успел подцепить лямблиоз и сам был бледно-зеленого цвета.

Приехавшему в Африку с медицинской миссией предстоит, кроме прочего, привыкнуть к скорости чередования ролей: здесь он будет попеременно оказываться то врачом, то пациентом, пока два эти состояния не достигнут некоего неустойчивого равновесия. Как ни крути, «врачи без границ» — это оксюморон. Опыт медицинской работы на этом континенте четко указывает человеку на границы его возможностей. Что же касается границы между лечащим и больным, она ощущается тем отчетливей, чем больше вероятность оказаться по другую сторону — не сегодня, так завтра.

Пока я бодрился и убеждал себя, что здоров, мы ходили по догонским деревням, приглашая жителей выстраиваться на осмотр, делая перевязки, пересыпая в руки пациентов горстки таблеток — с подробными и скорее всего неправильно переводимыми инструкциями к применению. Но хождение продлилось недолго: на второй или третий день лихорадка взяла свое. Меня положили на повозку, запряженную двумя тощими волами, и повезли на лечение к какому-то знахарю, владевшему древним искусством притираний каритэ. Знахарь натер меня с головы до ног маслом дерева ши, сделал точечный массаж и посоветовал в течение нескольких дней воздерживаться от употребления в пищу обезьяньего мяса.

Надо заметить, что в предыдущей деревне нам и впрямь повстречался охотник на обезьян; правда, отведать обезьянины он нам, слава Богу, не предлагал. Зато познакомил со своим «питомцем», рассказав при этом историю, показавшуюся нам, неженкам, душераздирающей, а ему самому — трогательной и забавной. Питомец был детенышем самки, убитой нашим охотником. Найдя детеныша сидящим рядом с тем местом, где накануне полегла его мать, охотник решил взять его к себе, и с тех пор тот жил в охотничьей хижине, сплошь увешанной скальпами и шкурами сородичей. Есть питомец не просил и от предлагаемой пищи в основном отказывался, целыми днями играя с крохотным зеркальцем, в котором, по-видимому, искал себе друга. «Вот и сейчас сидит в углу, никого не замечает», — охотник ткнул пальцем в угол хижины, где действительно сидела дрожащая обезьянка, лишенная материнского тепла и получившая взамен собственное отражение, от которого боялась оторваться.

От чудодейственного каритэ мне несколько полегчало, и к вечеру я снова примкнул к коллективу. Мы резались в манкала, болтая с Адамой о планах на жизнь. Оказалось, что планов у него громадьё.

— В будущем году, иншалла, открою свой ресторан, заработаю денег. А через год приеду к вам в Америку. Поживу у вас годик-другой, там посмотрим. Осталось только стулья найти.

— Какие стулья?

— Как какие? Для ресторана!

С Адамой легко было подружиться. Он был одним из тех по-настоящему красивых людей, которые всегда производят на окружающих хорошее первое впечатление, и по мере сближения это впечатление становится только лучше. Беседуя с таким человеком, охотно веришь, что при всех внешних различиях у вас должно быть немало общего. На самом деле мы совпадали только по возрасту (я — на год или два старше). По существу, мы были людьми одного поколения, живущими в разные эпохи. Эта очевидная мысль не приходила мне в голову, пока речь не зашла о точных науках.

— У бамбара есть семь миров, — начал Адама, — у догонов — четырнадцать. А у вас сколько?

— Извини, я не совсем понял твой вопрос.

— Что же тут непонятного? В нашей вселенной, — Адама показал на небо, — есть семь миров. В догонской — четырнадцать. А сколько в вашей? Разве вас не учат этому в школе?

— Видимо, нет…

— Тогда вот что, в соседней деревне живет один из моих учителей. Завтра пойдем к нему, он все объяснит.

Вселенная жителей Бандиагары состояла из четырнадцати миров, каждый из которых имел свои собственные небо, солнце и луну, даже своего бога. При этом все миры были нанизаны на одну и ту же центральную ось и потому вращались одновременно — когда в одном, а когда в противоположных направлениях: что-то вроде кинетической скульптуры Колдера. Солнце каждого мира окружала спираль из восьми витков красной меди, а землю — комета-змея, прикусившая собственный хвост.

Наша Земля — это сжатое до степени воплощения божество по имени Амма. При воплощении Амма исторг из себя ком глины, и тот принял форму женского тела. Акт творения был совокуплением бога с женским телом Земли, а мешавшая этому акту крайняя плоть — термитником. Срезав термитник, Амма нарушил порядок вещей в несотворенном мире, изменил предначертанный ход событий. Времени еще не было, но все, чему суждено было сбыться, уже имелось в зародыше, соответствуя первозданному «правилу близнецов».

Что такое «правило близнецов»? Мумиеобразный старец, в чью тогуну нас с Олегом привели для ознакомления с догонской космогонией (девушкам было велено ждать снаружи), задумчиво пошамкал губами. Адама перевел беззвучную речь ментора: будучи одинок, демиург Амма был олицетворением пустоты, но вот пустота издала звук, и у нее появился двойник. Совпадение звука и пустоты породило влагу, а влага — взрыв, из которого произошли вещи и их символы. Все, что происходит в мире символов, повторяется в мире вещей, и наоборот. Каждой твари — по паре, каждому эйдосу — по предмету.

Итак, молодожены Амма и Земля ждали рождения близнецов. Но вместо двойни на свет появилось непарное существо, бледный лис Йоругу. Огорченные родители решили предпринять еще одну попытку и на этот раз произвели ожидаемых близнецов-андрогинов Номма, единосущных самому Амме. Явившись в форме полулюдей-полузмей, Номма сплелись в совершенном единстве, сделались водой и словом, чтобы растечься повсюду. С их рождением «правило близнецов» было восстановлено, и с тех пор каждый рождающийся на Земле получает в награду две души, мужскую и женскую. Женскую душу мужчины полагается отделять от тела путем обрезания; мужскую душу женщины — путем эксцизии[134]. Первое явление слова было водой, второе — нитью, третье — кажущейся смертью седьмого отпрыска Номмо, пресуществившегося в своего родителя, чья настоящая смерть должна была наступить позже.