Александр Сенкевич - Блаватская Страница 40

Бабушка Лёли, Елена Павловна, не только не принимала, как тогда говорили, живого участия в масонском союзе, но вообще как женщина не могла быть принятой в масонскую ложу. К тому же она была законопослушной подданной Российской империи, остерегалась общаться с вольнодумцами, была предана царю и Отечеству. По убеждениям своим, по внутренней вере стремилась к самопознанию, а не к самовыпячиванию и фрондерству. Она неутомимо работала над собой, отдавала всю себя поиску истины и служению людям. Не позволяла заглохнуть и в Лёле любознательности и свободы, воспитывала безусловную терпимость к другим верованиям.

Масоны работали над восстановлением и реальным выражением чисто человеческого первообраза, который был до неузнаваемости искажен, как им представлялось, многовековыми идеологическими раздвоениями и общественными катаклизмами. Дело оставалось за малым: восстановить этот прообраз сперва в тесном кругу масонского братства, а затем уже сделать его доступным всему человечеству как эталон высоконравственной и духовно-осмысленной жизни.

Во всех домах, где бы ни приходилось жить семье Фадеевых, на стенах в гостиной всегда находились два превосходных поясных портрета деда и бабушки Елены Павловны, писанные масляными красками — изображение генерал-поручика Адольфа Францевича Бандре дю Плесси и его супруги Елены Ивановны Бандре дю Плесси, урожденной Бризман фон Неттинг. Адольф Францевич предстает на этом портрете красавцем со значительным и породистым лицом. Он вельможно смотрит с портрета в напудренном парике и в мундире гене-рал-поручика. Елена Ивановна изображена также в напудренном парике, с розой на груди и в том самом роскошном платье, в котором впервые появилась перед Екатериной II.

В постраничных комментариях к воспоминаниям Андрея Михайловича Фадеева, к написанию которых приложил руку кто-то из его семейства, скорее всего младшая дочь Надежда Андреевна, рассказана любопытная история, связанная с восприятием портрета Адольфа Францевича Бандре дю Плесси двумя масонами, американцем Аленом и англичанином Мурчисоном: «В этом портрете есть такая таинственная особенность, по которой люди, принадлежащие к масонству, узнают в нем тотчас масона, хотя по наглядности портрет не заключает в себе решительно никакого знака, никакой особенности и ни малейшего намека на число три. При жизни его никто не знал о принадлежности к масонству, а после смерти, при разборе оставшихся бумаг, жена его открыла это. Спустя лет двадцать, когда Фадеевы жили в Екатеринославе, туда заехал американский миссионер Ален <…> и находясь у них в доме, обратил внимание на висевшие по стенам гостиной портреты, причем указав на генерала Бандре, тотчас объявил: „Это был масон высшей степени“».

На вопрос Елены Павловны Фадеевой, почему он это знает, он извинился невозможностью отвечать и, несмотря на все просьбы, ничего более не сказал. Другой раз, уже в сороковых годах, когда Андрей Михайлович был губернатором в Саратове, у него обедал путешествующий по России президент Лондонского географического общества, известный ученый Мурчисон и, тоже осматривая портреты после обеда, остановился перед портретом Бандре и спросил у Елены Ивановны: «„Кто это?“ На ответ, что это ее дед, Мурчисон сказал: „А знаете ли вы, что он масон и очень высокой степени?!“ И так же, как Ален, наотрез отказался от всяких объяснений по этому поводу»[138].

Елена Петровна, как я уже писал, рассказала Синнетту о своем чудесном падении с шаткого сооружения из стола и стула. Как, надеюсь, помнит читатель, она пыталась отдернуть шторку на одном из портретов, до которого ей не удавалось дотянуться. Этот рассказ должен был лишний раз убедить Синнетта, что уже в детстве ее оберегал кто-то могущественный и невидимый. Однако в своем рассказе она упустила главное: почему ее разобрало подобное любопытство. С большой вероятностью можно предположить, что она, начитавшись масонских книг и наслушавшись рассказов взрослых о выводах Алена и Мурчисона, пыталась найти на портрете, изображающем деда ее бабушки, определенные масонские знаки и символы. Вот уж тогда она утерла бы нос старшим!

Лёля влюблялась без памяти во все то, что относилось к «запретному плоду». Ее тянуло неудержимо к чему-то спрятанному, утаиваемому, о чем говорят шепотом и с оглядкой. Не случайно же она дурела от туманно-полусветлых ночей, когда окружающие и едва различаемые предметы наводили на нее трепетный сладкий страх и вызывали острое любопытство — словно представляли смутные очертания нездешнего, незнакомого мира. Ее сердце екало и обрывалось. Что-то в ней постоянно колобродило. Ее живые, нервно-возбужденные глаза еще больше разгорались, твердые, плотно сомкнутые губы, насупленные брови, высокий лоб и слегка вьющиеся волосы создавали облик решительной и непреклонной девушки, которая живет по-своему, а не по-порядочному, как заставляет общество. Лёля была сведущей в масонской мудрости. Масонские книги она читала без разбора. Основные понятия и положения масонства в ее сознании остались, а со временем очень даже пригодились в жизни.

После 14 декабря 1825 года масонские ложи в России были запрещены, однако масонство, уйдя в тень, сохранялось как определенная система этических правил и взглядов. В межличностных отношениях столбового дворянства масонские ценности все еще многое значили, не утратили своего прежнего авторитета. Человеческому сообществу недоставало, как свежего воздуха, любви к себе подобным. Вот чего не хватало и ей, Елене Прекрасной, взбалмошной и амбициозной девушке! Надо было кого-нибудь да полюбить для того, чтобы преодолеть этот мировой холод и всеобщее безразличие людей друг к другу. Надо было на чем-нибудь да остановиться, дабы вконец не растеряться и не впасть в отчаяние.

Настоящая, безусловная правда существовала в глубочайшей древности. Великие несчастья отделили многие, в том числе и нынешние, поколения людей от этой правды. Однако ничего не может бесследно исчезнуть. От материков остаются острова, от умерших языков — слова, от исчезнувших народов — мудрость их гениев. Согласно мифу, который поведал Платон в своих сочинениях «Тимей» и «Критий», некий египетский жрец сообщил афинскому архонту (высшее должностное лицо в Древней Греции), реформатору Солону об ушедшем под воду громадном материке посреди Атлантического океана, который превосходил своими размерами Азию и Ливию вместе взятые и исчез в океанской пучине в результате землетрясения. С мифом об Атлантиде непосредственно связывались представления о Лемурии — так назвал крупнейший английский зоолог Ф. Склэтор материк, якобы существовавший на месте нынешней части Индийского океана, между Индией и Мадагаскаром. Для Лёли одно было ясно: человечество находится в страшном упадке. И в тоске своей по лучшей, достойной ее дарований жизни, в неотвязном желании полюбить и быть любимой она правильно почувствовала — нужно отправляться в дальнюю дорогу.