Ольга Ерёмина - Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное Страница 41

(В 1935 году Новожилов написал целую поэму о Могочинском сидении и пути на Тунгир – оригинал с вклеенными фотографиями и рисунками автора хранится в семейном архиве И. А. Ефремова и Т. И. Ефремовой.)

В конце августа маленький отряд: Ефремов – начальник партии, петрограф Арсеньев, сотрудник треста «Востокнефть» старший коллектор Новожилов, студентка четвёртого курса Ленинградского горного института Лесюческая, которая исполняла обязанности и художника, и старшего коллектора – воссоединился в Тупике, том самом, где Иван Антонович два года назад ждал большой воды, чтобы отправиться в Усть-Нюкжу. В этот раз Тупик буквально плавал в остатках наводнения – дожди в горах не прошли даром, и Лесючевская с Арсеньевым дожидались друзей, сидя на крыше.

Наняв трёх рабочих, построили карбаз, погрузили на него дополнительно лёгкую лодку. Иван Антонович предложил придумать кораблю имя, выбрали то, которое придумал начальник: «Аметист». Новожилов на борту написал это имя голубой краской, быстро поставили мачту, приснастили парус, из платка сделали вымпел.

В полдень 4 сентября карбаз поплыл по сливу струй – вниз по шумному Тунгиру, затем по широкой Олёкме, правому притоку величественной Лены. Команда дружно распевала сочинённый Иваном «Верхне-Чарский гимн»:

Время пролетело,Груз всё не идёт,Партия без делаПесенки поёт.

Денег не прислали,Здесь их не найти;До тайги осталосьСтолько же пути.

Время мчится лихо,А тайга молчит,Только Тунгир тихоО мечтах шумит.

О мечтах прелестных,Наших прежних днях,О Токко безвестном,О кембрийских снах.

Время пролетело,Некогда мечтать,Только б сделать дело –Чару нам заснять.

Ночи ледяные,Снег уж на носу.Может, молодыеСилы нас спасут.

Каждый знал, что вместо 80 тысяч рублей, положенных на экспедицию по смете, у отряда на всё про всё только четыре тысячи, что наступает осень, а впереди их ждёт тяжелейший путь. Но весело было на карбазе – весело не от бездумности и беспечности: душа звенела от радости долгожданного труда, от сознания, что мы, люди, можем преодолеть любые трудности.

Камертоном для каждого в дружном коллективе был Ефремов. Нестор Иванович вспоминал, как описывал Грин одного из своих любимых героев – лоцмана по имени Битт-Бой: «Теперь нам пора объяснить, почему этот человек играл роль живого талисмана для людей, профессией которых был организованный, так сказать, риск.

Наперекор умам логическим и скупым к жизни, умам, выставившим свой коротенький серый флажок над величавой громадой мира, полной неразрешённых тайн, – в короткой и смешной надежде, что к флажку этому направят стопы все идущие и потрясённые, – наперекор тому, говорим мы, встречаются существования, как бы поставившие задачей заставить других оглядываться на шорохи и загадочный шёпот неисследованного. Есть люди, двигающиеся в чёрном кольце губительных совпадений. Присутствие их тоскливо; их речи звучат предчувствиями; их близость навлекает несчастья. Есть такие выражения, обиходные между нами, но определяющие другой, светлый разряд душ. «Лёгкий человек», «лёгкая рука» – слышим мы. Однако не будем делать поспешных выводов и рассуждать о достоверности собственных догадок. Факт тот, что в обществе лёгких людей проще и ясней настроение; что они изумительно поворачивают ход личных наших событий пустым каким-нибудь замечанием, жестом или намёком, что их почин в нашем деле действительно тащит удачу за волосы. Иногда эти люди рассеянны и беспечны, но чаще оживлённо-серьёзны. Одна есть верная их примета: простой смех – смех потому, что смешно и ничего более: смех, не выражающий отношения к присутствующим»[112].

Нестор Иванович уже ощущал, что судьба его неожиданно поворачивается: с 1935 года студент-геолог поступил работать в Палеонтологический институт – и покинул его только в 1973-м, выйдя на пенсию.

В Усть-Нюкже, в колхозе, Иван Антонович рассчитывал взять в аренду оленей. Не удалось. Тогда команда сплавилась до устья Хани, где была фактория, откуда вьючной тропой через отроги хребта Удокан планировалось выйти в район Верхней Чары – но в Хани олени были слишком дороги. По слухам, якуты кочевали где-то не очень далеко. Арсеньев вызвался было найти у них вьючных лошадей, но надеяться на это не стоило.

Ефремов принял, возможно, единственно верное решение: пробиться к Чаре кружным путём, через Якутию, сплавившись ещё ниже по Олёкме, затем поднявшись по реке Токко. Говорили, что оленей там гораздо больше.

Пока стояли в посёлке, удалось захватить съёмкой низовья речки Хани.

Ниже Хани Олёкма бурлила порогами, которые по низкой осенней воде считались непроходимыми. Длина порожистого участка составляла сто семьдесят километров.

Как переоборудовать карбаз – неуклюжее судно, этот «утюг на воде», для плавания в порогах?

«Аметист» надо было разгрузить для надстройки бортов и двускатной носовой кровли. «Груз перетаскивали по косогору, работали все. Оставалась самая тяжёлая ноша – 80-килограммовый ящик с сахаром; нужно было нести его вдвоём, но Иван Антонович подставил спину и приказал взвалить ящик; нёс его он как будто без усилий»[113].

По команде Ефремова отряд взялся нашивать борта и укреплять нос, вдобавок обтянув его брезентом, и 3 октября партия двинулась вниз – туда, где Олёкма с рёвом прорывается на север через отроги хребта Удокан, где вода бьётся о скалы – «чёртовы зубы» и бушуют пороги Болбукта, Олдонгсо и Махочен.

«Поверхность воды начала вспучиваться длинными и плоскими волнами. Карбаз – тяжёлый плоскодонный ящик с треугольным носом – стал медленно поворачиваться и нырять. Под носом захлюпала вода. Рёв приближался, нарастая и отдаваясь в высоких скалах. Казалось, самые камни грозно ревели, предупреждая пришельцев о неминуемой гибели.

Лоцман подал команду, гребцы заворочали тяжёлыми веслами. Карбаз повернулся ныряя. Река входила в узкое ущелье, сдавившее её мощный простор. Гигантские утёсы, метров четыреста высотой, надменно вздымались, сближаясь всё больше и больше. Русло реки напоминало широкий треугольник, вершина которого, вытягиваясь, исчезала в изгибе ущелья. У основания треугольника высокий пенистый вал обозначал одиночный большой камень, а за ним треугольник пересекался рядом острых, похожих на чёрные клыки камней, окружённых неистово крутящейся водой. Ущелье вдали было заполнено острыми стоячими волнами, точно целый табун вздыбленных белых коней протискивался в отвесные тёмные стены. Налево в каменную стену вдавался широкий полукруглый залив, искривляя левую сторону треугольника, и туда яростно била главная струя реки, взмётывая столбы сверкающих брызг. ‹…›

Карбаз взлетел на гребень высокого вала – за камнем вода падала в глубокую тёмную яму. Карбаз рухнул туда. Раздался тупой стук днища о камень, рывок руля едва не сбросил Никитина и лоцмана с мостков, но оба крепко упёрлись в бревно и пересилили. Судно слегка повернуло и неслось теперь под тупым углом к берегу, отклоняясь к грозным каменным клыкам. Карбаз, заливаемый водой и пеной, отчаянно дёргался, прыгая на высоких волнах», – так Ефремов описал прохождение Олёкминских порогов рассказе «Тень Минувшего».

В кипящей воде порогов «Аметист» разгонялся до 40 километров в час. Кораблекрушения удалось избежать только благодаря капитану.

На Олёкме началась посменная геологическая служба – выезд на лодке для описания обнажений и сбора образцов. Местность вокруг не баловала геологов ярко выраженными обнажениями. Чаще всего берега были покрыты крупной и мелкой галькой, многочисленные заливы забиты плавником – деревьями и ветками, которые река несла с верховьев. На берегах путешественника поджидали топкие болота с ледяной водой, горелый лес и проклятье путника – ёрник. Этот берёзовый кустарник высотой от метра до двух, где кусты состоят из множества отдельных тонких стволов, переплетающихся между собой, делал долины и рек и ручьёв практически непроходимыми.

Поэтому геологи так ценили обнажения, по которым можно было выделить отдельные горизонты и сделать нужные замеры.

Выезжали по очереди: один день – Ефремов с Новожиловым, другой – Арсеньев и Лесючевская. Как правило, обрывы высотой до тридцати метров состояли из отложений четвертичного периода: сверху плотными известняками с прослоями песчаников и глинистых сланцев. Внизу громоздилась осыпь – хаос рыхлых кусков, гальки, песка – продуктов выветривания. Не раз учёные могли сорваться и упасть с крутых, почти отвесных склонов. Но судьба благоволила им.

Этот труднодоступный район был исследован геологами впервые[114].

Как только появлялась возможность, Иван Антонович со свойственной ему обстоятельностью читал Новожилову обещанные лекции, попутно проводя практические занятия по тектонике, геоморфологии и фациям, с описанием разрезов и всеми сопутствующими наблюдениями и документацией.