Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен Страница 41

Судя по первым записям, Уинстон вновь затянул старую песню. Он был твердо уверен в том, что Гитлер не станет предлагать Британии почетный и разумный мир. Черчилль заявил: «Нет предела требованиям, которые предъявит нам Германия, если у нее появится такая возможность»[331]. Он явно надеялся, что Франция продержится дольше, но «в то же время мы должны постараться сделать так, чтобы не оказаться в слабом положении, обращаясь к синьору Муссолини с просьбой обратиться к герру Гитлеру с просьбой вести себя с нами прилично. Мы не должны попасть в такую ситуацию, прежде чем окажемся втянутыми в серьезные боевые действия»[332].

Лорд Галифакс, явно выведенный из себя постоянными колебаниями премьера, подошел к Черчиллю и жестко, хотя и спокойно, повторил, что он придает «гораздо больше значения желательности действий Франции по восстановлению европейского равновесия, чем премьер-министр». Галифакс добавил, что он «не до конца убежден в справедливости диагноза премьер-министра относительно того, что герр Гитлер будет настаивать на совершенно безумных, невыполнимых условиях». Будучи англичанином, Галифакс, конечно же, не согласился бы «с любыми условиями, которые сказались бы на нашей независимости», но если, как ему кажется, «синьора Муссолини серьезно тревожит, что он оказывается во власти герра Гитлера, и он готов рассмотреть ситуацию с точки зрения баланса сил, то мы должны более внимательно отнестись к итальянским претензиям. По крайней мере, вреда в этом не будет»[333].

Столь серьезные разногласия между двумя ведущими министрами в тот момент, когда они должны идти в одной упряжке, были опасны. Другие члены военного кабинета в этих ожесточенных дебатах практически не участвовали, а ведь на кону стояло будущее Британии, Европы и всего мира.

Позиции противников были таковы. Гитлер контролирует Западную Европу, но по мирному соглашению гарантирует независимость Британии. Галифакс подобную позицию признавал и даже приветствовал. Он считал, что такова воля большинства его партии, народа и, более того, каждого, кто трезво оценивает реальную ситуацию на полях сражений. Уинстон уже начал признавать, что мирный договор может стать выходом – а если условия окажутся приемлемыми, то и желательным выходом. Но оставался главный вопрос на миллион фунтов стерлингов. Когда наступит наилучший момент для подобной сделки – сейчас или позже?

Лейборист Артур Гринвуд не был убежден, что Муссолини окажет Британии какую-то помощь. На заседании военного кабинета он заявил, что сомневается в его способности проводить самостоятельную политику независимо от герра Гитлера. Чемберлен ответил, что, по его мнению, Муссолини сможет вести независимую политику, только если герр Гитлер одобрит предложенную им линию. Пытаясь примирить противников, Чемберлен добавил, что проблема очень сложная, и будет правильно обсудить ее со всех точек зрения[334].

Такое предложение заводило министров в тупик. Черчилль сказал, что он считает правильным ничего не решать, пока они не поймут, какую часть армии удастся вывезти из Франции. Операция может привести к полному провалу. С другой стороны, войска могут сражаться достойно, и Британия получит возможность спасти значительную часть армии[335].

Путь мирных переговоров, к которому так страстно призывал Галифакс, используя в качестве фишек части карты, мог, по мнению Черчилля, пойти на пользу лишь Германии, которая получит колониальные территории и добьется уступок в Средиземноморье, тогда как подобное невозможно для Британии. Так, предложенные Германией условия почти наверняка не позволят нам провести перевооружение. Галифакс попытался убедить Черчилля, что если так произойдет, то Британии, конечно же, следует отказаться от сделки. Но Черчилль был непреклонен: «Герр Гитлер считает, что у него на руках все козыри. Нам остается лишь показать ему, что эту страну он завоевать не сможет».

Среди тех, кто находился в зале заседаний военного кабинета, были несколько человек, которые давно уже считали Черчилля «ястребом». Если он полностью откажется от идеи мирного договора, то еще больше укрепит подобную репутацию, а люди вроде Галифакса и Чемберлена, в поддержке которых он сильно нуждался, отвернутся от него. Взвесив свои возможности, Черчилль произнес: «В то же время… [я] не буду возражать против некоего обращения к синьору Муссолини»[336].

Речь и мысли Уинстона постепенно менялись. От слова «никогда» он перешел к словам «рассмотреть» и «не возражать». Это был первый шаг к мирному процессу – шаг, главной целью которого было определить, какую цену запросит Италия за посредничество в мирных переговорах Германии и Британии при условии, что Франция, скорее всего, окажется за бортом.

Гринвуд и Чемберлен считали, что итальянский лидер воспользуется такой возможностью, чтобы потребовать не только Мальту, Гибралтар и Суэц, но еще и Сомалиленд, Кению и Уганду. И они были правы. В письме к Черчиллю от 18 мая, в котором Муссолини отвергал предложение союзников, он упоминал о жестком отношении Британии к Италии в Африке. Гринвуд также добавил, что с ухудшением ситуации во Франции и «если Париж, скорее всего, вскоре будет взят, есть ли хоть небольшие шансы на то, что такие переговоры приведут к какой-то цели?»[337] Галифакс заявил, что, «если мы сможем добиться условий, которые не будут угрожать разрушением нашей независимости, мы будем глупцами, если не примем их»[338]. Вряд ли можно было выразиться яснее. По его мнению, только настоящий глупец в такой обстановке не пойдет на сделку, которая позволит сохранить независимость Британии.

Ответить Уинстону было нечего. В тот момент он наверняка постукивал безымянным пальцем по деревянному подлокотнику своего кресла. (После войны оказалось, что за шесть лет мучительных заседаний и совещаний он стер с подлокотника несколько слоев лака.) Что же сказать? Что сделать?

Мы знаем это по документам.

Заседание длилось более четырех часов. Это была настоящая битва, где сошлись самые высокие цели и принципы руководителей страны. В конце заседания Уинстон предложил Галифаксу составить проект обращения к Италии для обсуждения этого документа на следующий день.

Галифакс торжествовал победу.

Он должен был испытывать глубочайшее облегчение. Насколько близким казался ему мир! Теперь в ход будут пущены дипломатические средства, а не пушки и танки! Он вышел из зала заседаний и сразу же приступил к составлению проекта документа, который мог бы вернуть потрясенную Европу в состояние практического мира.

Черчиллю же под грузом событий и под политическим давлением пришлось во многом уступить. А он не терпел поражений! Пока Галифакс составлял проект документа, Уинстон сосредоточился на собственной