Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников Страница 41

что тот осмеливается воспеть победы Паскевича, говорить «нелепости и ещё против совести и более всего без пользы»486. Задетый этими словами, Пушкин называл Вяземского человеком ожесточённым против России, не любящим её487. А.И. Тургенев принял сторону Вяземского. Он писал брату: «Я только в одном Вяземском заметил и справедливый взгляд и на эту поэзию (обсуждались стихи „Клеветникам России“. – Р.С.), и на весь этот нравственно-политический мир (или безнравственно)»488. В стране царила строжайшая цензура, и недовольные не имели возможности обнародовать свои доводы в защиту поляков.

Беседы в Царском Селе укрепили расположение монарха. 21 июля 1831 г. Пушкин извещал приятелей: «Царь со мною очень милостив и любезен. Того и гляди, попаду во временщики»489. Никогда Пушкин не был столь близок к власти, как в дни летнего отдыха в Царском Селе.

Примирение с действительностью

В своих отношениях с людьми, не принадлежавшими к ближайшему окружению, император не выходил из рамок формально-служебных отношений. Беседа в Кремле в 1826 г. и прогулки в Царском Селе в 1831 г. нарушили этот принцип и положили начало личным отношениям между государем и поэтом. В письмах Пушкина можно встретить слова о том, что царю он готов пожертвовать жизнью, а равно отзывы о добрых делах императора, подобные следующему: это «делает честь государю, которого искренно люблю и за которого всегда радуюсь, когда поступает он умно и по-царски»490. В искренности такого рода признаний сомневаться не приходится.

Сближение с императором облегчило переход Пушкина из стана декабристов в правительственный лагерь. Но переход этот был длительным, трудным и болезненным. Беседа в Чудовом монастыре в 1826 г. не изменила образа мысли поэта.

Для Пушкина жизнь теряла смысл без духовной свободы и верности друзьям. Осенью 1826 г. поэт беседовал с его величеством, а несколько месяцев спустя вручил жене декабриста А.Г. Муравьёвой листок со стихами, без подписи, переписанными неизвестной рукой:

[…]

Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы,

Как в ваши каторжные норы

Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут – и свобода

Вас примет радостно у входа

И братья меч вам отдадут.

Обращение к томившимся на каторге декабристам ставило Пушкина в двусмысленное и опасное положение. Отличить его стихи, даже не имея автографа, не составляло труда. Тайная полиция не пощадила бы Пушкина, заполучив текст его новых вольнолюбивых стихов, выражавших солидарность с государственными преступниками.

После встречи с царём положение стало меняться. По словам А. Мицкевича, «он (Пушкин. – Р.С.) рассказывал своим друзьям-иностранцам (полякам. – Р.С.), что, слушая императора, не мог не подчиниться ему. „Как я хотел бы его ненавидеть! – говорил он. – Но что мне делать? За что мне ненавидеть его?“»491

Большое влияние на Пушкина оказало польское восстание. В июле 1831 г. Пушкин стал с удвоенной энергией хлопотать об основании новой литературной и политической газеты. III Отделение в лице фон Фока отказало ему, и тогда поэт в июле 1831 г. обратился через Бенкендорфа к царю. Он предложил правительству своё перо: «Если государю угодно будет употребить перо моё, то постараюсь с точностию и усердием исполнить волю его величества…» Угроза распада Российской империи и выступление европейской прессы в защиту «мятежных» поляков приобрели в глазах Пушкина значение важнейшего аргумента в пользу создания новой газеты, оплота писателей-патриотов: «Пускай позволят нам, русским писателям, – писал поэт, – отражать бесстыдные и невежественные нападения иностранных газет»492.

Когда Пушкин предложил царю перо, среди его соотечественников, отметил Мицкевич, пошли разговоры, что он «продался правительству».

На умонастроение поэта влияли многие обстоятельства. Не последнюю роль играли упрочившиеся отношения с государем. Общение с Николаем I привело Пушкина к убеждению, что трон в России занял, может быть, впервые, человек исключительной честности и порядочности, подлинный патриот. При такой оценке Пушкину нечего было опасаться, что царь использует его перо для каких-нибудь бесчестных целей. В этом заключалась главная причина верноподданнических заявлений поэта.

III Отделение, по-видимому, не изменило своего отношения к проекту Пушкина, и в 1831 г. царь отклонил его предложение.

Год спустя поэт вновь обратился к властям. На этот раз ему удалось заручиться одобрением Николая I. Помогло вмешательство Жуковского и бывших арзамасцев. 27 мая 1832 г. Пушкин сообщил Бенкендорфу о своём ходатайстве «стать во главе газеты, о которой господин Жуковский, как он мне сказал, говорил с вами»493. Надо думать, что Жуковский говорил прежде с самим императором.

Ещё в мае 1830 г. поэт просил Вяземского поговорить с молодыми министрами по поводу газеты494. В 1832 г. Пушкина получил поддержку со стороны Министерства просвещения. Став товарищем министра просвещения, Уваров фактически предложил поэту своё покровительство.

Александр Сергеевич нисколько не преувеличивал, когда писал в черновом письме к Бенкендорфу: «…в последнее десятилетие царствования покойного государя (Александра I. – Р.С.) я имел на всё сословие литераторов гораздо более влияния, чем министерство (министерство просвещения. – Р.С.), несмотря на неизмеримое неравенство средств»495.

Бывший арзамасец Уваров прекрасно понимал, сколь глубоко влияние Пушкина на культуру, и не терял надежду превратить его в рупор своего ведомства. Однако поэт отверг домогательства Уварова и получил у царя разрешение на издание газеты через министра внутренних дел Блудова, другого арзамасца. Блудов заручился согласием поэта на то, что его газета «будет давать самые скорые сведения из Министерства внутренних дел». Летом 1832 г. Н.А. Муханов записал в дневнике: «Оживлённый спор с Уваровым по поводу журнала Пушкина. Он уязвлён, что разрешение было дано ему министерством внутренних дел, а не его министерством»496. Более всего Уварова обидело то, что поэт отверг его прямое предложение о покровительстве и сотрудничестве, переданное через Филиппа Вигеля.

Уваров понимал, что независимая от его ведомства газета Пушкина может ослабить контроль Министерства над миром русской словесности. Отвергнутый покровитель стал противником пушкинского проекта.

11 июля 1832 г. поэт писал Погодину: «Знаете ли вы, что государь разрешил мне политическую газету?»497

Пушкин поспешил представить властям программу новой газеты. На её страницах предполагалось помимо обзоров литературы помещать официальные материалы:

«О мерах правительства.

NB материалы от правительства.

Корреспонденция».

В отдельную рубрику были выделены пункты:

«Предварительное изъявление мнений правительства. Внутренние происшествия; указы. О мерах правительства. …Пособия: повеления министров… Официальность»498.

Пушкин без обиняков предлагал основать и возглавить официозную правительственную газету. «Журнал мой, – писал Пушкин, – предлагаю правительству – как орудие его действия на общее мнение»499.

Союз с правительством, по замыслу Пушкина, должен был иметь в основе патриотизм. Его проекты вызвали возражения с разных сторон. Вяземский ещё в 1827 г. пустил в оборот выражение