Лора Шрофф - Невидимая нить. Встреча, которая изменила все Страница 41

Был еще один вопрос, в котором муж никак не хотел мне уступать. Мне исполнилось сорок лет, и если я собиралась рожать, то откладывать было нельзя. На начальной стадии наших отношений мы с Майклом не обсуждали вопрос о детях. Вспоминая то время, я могу сказать, что это стало моей большой ошибкой. После свадьбы мы замечательно проводили время, были заняты работой, и я об этом не думала. Я знала, что мой муж меня любит, и считала, что если любит, то и захочет иметь от меня детей. Я совершенно не предполагала, что этот вопрос может оказаться камнем преткновения.

Мечта, которую я лелеяла всю свою жизнь, исчезла навсегда.

Разговор о детях я подняла через год после свадьбы.

– Я хочу иметь детей, – сказала я.

Майкл посмотрел на пол, потом поднял глаза на меня.

– Я не заинтересован иметь детей, – ответил он.

Я ожидала, что мы можем некоторое время на эту тему хотя бы поспорить, и была удивлена его совершенно безапелляционным и категоричным ответом. Да что там, я была в шоке.

– Но мне очень хочется, и я буду замечательной матерью. Разве ты не хочешь общего ребенка?

– Мне это совершенно не интересно, – ответил он.

У Майкла было двое взрослых сыновей. Он очень ими гордился и принял решение, что больше детей не хочет. Я стала говорить, что возьму на себя все заботы по уходу за ребенком, буду вставать и кормить его. Я заявила, что оплачу няню и сделаю все, чтобы он себя ничем не утруждал. Но Майкл не сдавался, как и в свое время в отношении Мориса. Мы долго спорили, и в конце концов он сказал:

– Лора, мы этот вопрос больше не обсуждаем. Я просто не хочу иметь детей, и точка.

Я вся внутренне сжалась и замолчала. Он сделал мне больно, нанес мне рану. Я терпеливо ждала, пока эта рана затянется, зарастет и я о ней забуду. Но моя душа все равно болела. Постепенно душевная боль превратилась в сожаление и грусть, которые я пыталась задвинуть как можно глубже и дальше, чтобы быть в состоянии спокойно жить. Но боль никуда не делась. Эта боль осталась и давала о себе знать.

Постепенно мне пришлось расстаться со своей мечтой. Я всю жизнь хотела иметь двух детей, чтобы они вместе играли и помогали друг другу. Когда мне исполнилось сорок два года, я поняла, что уже никогда не смогу родить. Даже если каким-то чудесным образом мне удастся убедить Майкла изменить свое мнение, я все равно успею родить только одного ребенка. Мечта, которую я лелеяла всю свою жизнь, постепенно со временем тускнела, блекла и потом исчезла навсегда.

Мы часто грустим о том, что потеряли. Или о том, чего так и не случилось. Я мечтала о любящих и счастливых родителях, которые бы вальсировали в гостиной. Я мечтала о своих детях.

Мы хотим здоровых и определенных отношений, но не всегда их получаем. Однако жизнь – сложная штука, и внутри разочарований могут быть спрятаны настоящие сокровища. То, что мы теряем, с лихвой компенсируется тем, что мы в результате получаем и имеем.

В детстве отец причинил мне много страданий, и когда я выросла, то решила, что не буду терпеть его выходки. Я просто его от себя отрезала. Когда он состарился и требовал ухода за собой, я решила, что просто не могу переложить часть своих обязанностей на братьев и сестер. Поэтому раз или два в месяц я приезжала на Лонг-Айленд, чтобы увидеть отца и помочь с уборкой Нэнси и Стивену, который все еще жил с отцом и ощущал на себе все плохие проявления его характера, а также всю горечь и разочарования, которыми он заражал все вокруг.

Весной 1987 года я приехала к отцу на Лонг-Айленд и вымыла там все сверху донизу. Иногда отец был очень рад меня видеть, и все шло прекрасно, а иногда он рвал и метал по любому поводу, а также делал то, что у него очень хорошо получалось – унижал, ругал и проклинал. В такие дни он прилипал ко мне как банный лист и начинал меня «доставать». Я даже не помню, что он сказал, но я вскипела и буквально перестала себя контролировать:

– Ты всю свою жизнь только и делаешь, что нас унижаешь, – заявила я ему, все больше и больше раскаляясь по мере разговора. – Ты унижал и бил мать, и поэтому она умерла от рака. Ты задавил Фрэнка настолько, что он стал заикой, он не уверен в себе, и жизнь у него не самая сладкая. Ты всех нас постоянно унижаешь, и я от этого устала. Я этого больше не потерплю!

Отца мое выступление настолько поразило, что он замолчал. Я вышла из дома и больше никогда ему не сказала ни слова.

Приблизительно через полтора года, за пару недель до того, как мне исполнилось тридцать восемь, позвонила Аннет и сказала, что отцу совсем плохо. Ему уже некоторое время до этого нездоровилось, и теперь он слабел с каждым днем. Доктора неоднократно говорили ему, что надо бросить курить, но он их не слушал. Он умудрялся курить, когда был подключен к подающему кислород респиратору. Волонтеры из службы доставки отказывались входить в дом, потому что боялись его взрывного характера. Потом дыхание у отца стало совсем затрудненным, и сестры отправили его в больницу. Однажды Аннет позвонила с сообщением, что отцу стало хуже. Она знала, что я принципиально не хочу его навещать, но предупредила, что если я его не увижу до смерти, то сама буду об этом жалеть. Но я была непреклонна, и больше уже никто не настаивал.

Вечером Аннет позвонили из больницы и сообщили, что отцу стало хуже, и она поехала в больницу. Однако к ее приезду отца уже не стало. Он умер в одиночестве, не так, как наша мама – в окружении детей, которые держали ее за руки и говорили, как сильно ее любят. Можете думать, что у меня нет сердца, но мне не жаль, что он ушел один. Мне жаль, что он мог бы быть хорошим отцом, но так им и не стал.

На похоронах никто из его детей не знал, что сказать. Потом выяснилось, что самый младший его сын Стивен написал некролог и захотел его прочитать. Стивен, которому тогда было двадцать пять лет, говорил, что отцу нравился сериал «Новобрачные» и что у него, как у фанатов этого сериала, были свои собственные поклонники – те, кто пил в его барах. Стивен говорил о временах, когда отец работал в Picture Lounge и баре в боулинг-центре, в Funzy’s Tavern и, как в каждом новом месте, у него появлялись друзья. «Он был не просто барменом, – говорил Стивен. – Он отличался прекрасной памятью на лица. Он гениально запоминал, что именно пьют его клиенты. И он умел поддержать любую беседу». Это была замечательная речь, все мы пустили слезу, и все было на сто процентов правдой. Мой отец действительно был прекрасным человеком, просто нам не так часто приходилось видеть его с этой стороны.

Морис открыл дверь, зашел, опустился на колени и поцеловал пол.

Через много лет Стивен рассказал мне, что в одном из своих последних разговоров с отцом он спросил его, почему тот так себя вел.