Нина Берберова, известная и неизвестная - Ирина Винокурова Страница 41

есть запас подобного рода таблеток, Берберова сообщила Ниссену, об этом, видимо, знал и Баркер. Другое дело, что она к ним не прибегнет ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем. К концу весны Берберова была снова достаточно бодра, находилась в оптимистическом расположении духа и даже на какое-то время вернулась к дневнику. В дневнике было, в частности, отмечено такое важное для Берберовой событие, как выход в Америке сборника ее повестей[364]. Сборник назывался «The Tattered Cloak and other Novels» («Дырявый плащ и другие повести») и включал в себя шесть написанных в разные годы вещей: «Воскрешение Моцарта», «Лакея и девку», «Облегчение участи», «Черную болезнь», «Памяти Шлимана», «Плач» [Berberova 1991][365].

На книгу сразу появилось множество откликов, в том числе в самых престижных изданиях. Первой вышла рецензия влиятельной Митико Какутани, литературного обозревателя «The New York Times», увидевшей в Берберовой прямую наследницу Чехова и назвавшей ее «одной из самых талантливых современных русских писательниц»[366]. Прочитав рецензию, Берберова тут же позвонила Ниссену, чтобы поделиться столь радостным известием, и он, в свою очередь, возликовал. Рецензия Какутани прямо способствовала тому, что «The Tattered Cloak and other Novels» стали тут же расхватывать, и к концу недели сборник оказался в списке бестселлеров[367]. Вскоре он был издан массовым тиражом.

В середине июня произошло еще одно важное событие. Берберова получила письмо от известной журналистки Кеннеди Фрейзер, штатного автора журнала «TheNew Yorker». Фрейзер сообщала, что ей дали задание написать о Берберовой большую статью, просила разрешения прийти к ней для первой беседы и вскоре пришла[368]. Статья о себе в таком издании, как «TheNew Yorker», считалась очень большою честью, и Берберова, естественно, была горда и взволнована. Правда, приступить к этой работе немедленно Фрейзер не могла, так как занималась другими проектами, но оснований сомневаться в том, что статья будет написана и опубликована, у Берберовой не было, и она решила проявлять терпение.

На раннюю осень у нее была назначена и другая встреча, сулившая быть интересной. К ней собирались приехать с визитом знаменитый актер Марчелло Мастроянни и его режиссер Анна Мария Тато. Еще в мае они связались с Ниссеном, сообщив, что им очень понравился рассказ Берберовой «Черная болезнь» и что они хотели бы снять по этому рассказу фильм. Главного героя собирался играть Мастроянни.

Ниссен отреагировал с большим энтузиазмом, но сказал, что последнее слово остается за Берберовой и что они должны с ней увидеться. В начале сентября Мастроянни и Тато прилетели в Филадельфию и пришли к Берберовой. Ниссен с волнением ждал результатов встречи, но, позвонив ей на следующий день, понял, что дело не сладилось. Ниссен пытался расспросить Берберову, но она резко ответила, что визит итальянцев не имеет никакого значения по сравнению с другим вчерашним событием: переименованием Ленинграда в Петербург[369].

Что же касается Мастроянни, то и он, в свою очередь, начал уклоняться от дальнейших переговоров. Как Ниссен узнает впоследствии, Мастроянни, уже будучи в Риме, прочитал большое интервью с Берберовой, где она рассказала, что он хотел сыграть героя ее рассказа «Черная болезнь», специально приехал к ней в Филадельфию, но она нашла его слишком старым для этой роли[370]. Делая в дневнике эту запись, Ниссен явно кипел от злости на свою «девяностолетнюю подругу», но объясняться с Берберовой, конечно, не стал.

* * *

Девяносто лет Берберовой исполнилось 8 августа 1991 года, и этот день она провела в компании самых близких друзей. Официальное торжество было назначено на 21 сентября. Оно должно было состояться в Йеле, в здании библиотеки Бейнеке, построенном в начале 1960-х и изначально задуманном как крупнейшее хранилище редких книг и рукописей. Место для празднования было выбрано не случайно. В Бейнеке находился архив Берберовой, содержавший множество ценных материалов. По словам Винсента Жиру, тогдашнего куратора Бейнеке, архив Берберовой был «одной из главных жемчужин знаменитой Славянской коллекции Йеля»[371]. Администрация библиотеки не могла не оценить, что Берберова не продала, а отдала все материалы в дар.

На устроенном в Бейнеке приеме присутствовал и Ниссен, прилетевший для этой цели в Америку. В своем дневнике он подробно описал здание библиотеки, которое показалось ему чудом современной архитектуры, пышный банкет и многочисленные юбилейные речи. Правда, Ниссена всерьез огорчило, что все выступавшие говорили исключительно об академической карьере Берберовой, не упоминая ни словом о ее творческих заслугах. Ему было обидно не только за виновницу торжества, но и за себя самого, непосредственно способствовавшего ее мировой известности. Это не укрылось от внимания Берберовой, и она тихо сказала Ниссену: «Большинство из тех, кто меня поздравлял сегодня, никогда бы сюда не пришли, если бы ты не издал мои книги с таким потрясающим результатом»[372].

Как Берберова вскоре узнает, весной следующего года она должна будет снова отправиться в Йель: администрация университета решила присвоить ей степень почетного доктора словесности[373].

Берберова, конечно, была крайне польщена и обрадована, но до мая следующего года надо было еще дожить. А пока, как обнаружил Ниссен, говоря с Берберовой по телефону, она пребывала в состоянии сильнейшего волнения в связи с событиями в Советском Союзе. В середине декабря Б. Н. Ельцин, ставший к тому времени президентом страны, подписал указ о ликвидации Советского Союза, и Ниссен, естественно, горел желанием обсудить с Берберовой это событие. Ее реакция, однако, его удивила, и он записал ее монолог. «“Мне стыдно за русскую глупость, – сказала Нина. А затем добавила по поводу Ельцина: – Я видела его по телевизору. Он брызжет слюной изо рта. Все кончено, мой милый. Монголы взяли власть…”»[374]

Боясь еще сильнее раздражить Берберову, Ниссен не стал допытываться, почему она так считает, а предпочел побыстрее закончить разговор. И все же ее реакция, на первый взгляд достаточно странная, мне кажется вполне объяснимой. Любые имперские амбиции были Берберовой совершенно чужды, а ее раздражение относилось к самой фигуре Ельцина. Ее не мог не огорчить тот факт, что после периода «гласности» и «перестройки» (эти слова она употребляла без иронических кавычек) президентом страны стал крупный партийный чин, чей уровень образования, интеллекта и моральных качеств вызывал серьезные сомнения. Наверное, в качестве президента России Берберова хотела бы видеть кого-нибудь вроде Вацлава Гавела, но увы…

И в девяносто лет Берберовой была небезразлична судьба России, но долго переживать по этому поводу она не собиралась. На тот момент ее главной задачей было сохранить себя в форме. Следующий, 1992 год обещал для Берберовой быть очень насыщенным в смысле важных событий.

Во-первых, в начале года Кеннеди Фрейзер наконец приступила вплотную к работе над статьей для «The New Yorker» и стала регулярно появляться у Берберовой для обстоятельных бесед. Это давало надежду, что статья появится в журнале в близком будущем. Во-вторых, как Берберова узнала от Ниссена, фильм Миллера «Аккомпаниаторша» был ранней весной практически готов и должен был осенью выйти на экраны[375]. А в-третьих, в апреле 1992 года издательство «Knopf» выпустило второе издание «The Italics Are Mine».

«Knopf» рекламировало это издание как отредактированное и переработанное, да и дизайн суперобложки был совершенно другим. Теперь на ней красовалась одна из ранних фотографий Берберовой – в возрасте двадцати трех лет, на которой она была особенно хороша. Но, конечно, издательство прежде всего напирало на тот значительный