Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев Страница 41

Догадывался ли этот офицер о ее презрении или нет, но Иван, безусловно, его заметил. Вскоре они, как и прежде, начали спорить о политике. Иван обвинял ее в поддержке союзников, что являлось правдой лишь наполовину, но значимой; он тоже был их другом до тех пор, пока ему не стало удобно перестать им быть. А что с его верностью Эстонии? Лояльность владельца Йенделя новым хозяевам привлекала на его сторону немногих местных жителей. Немецкие оккупанты в Эстонии вели себя во многом точно так же, как и на Украине. Прибалтийским немцам отдавалось предпочтение перед этническими эстонцами в правительстве; рабочих перестали нанимать на работу, а их заработки стали сокращать, газеты и эстонские культурные общества – запрещать, а колонистам из Германии прибалтийские помещики начали предлагать сельскохозяйственные земли, так как многие из них хотели, чтобы Эстония полностью вошла в Германию[262]. Эта бывшая провинция Российской империи, которой не хватало независимости, но которая, по крайней мере, имела какую-то свою культурную идентичность, подверглась основательному онемечиванию, и от этого Муру просто тошнило.

Иван предложил ей выбор – он или ее убеждения[263].

Даже если бы она и смогла подчиниться какому-нибудь мужчине, это был бы не Иван. До приезда сюда она беспокоилась о нравственной стороне сознательного введения его в заблуждение. Прежде всего это означало бы обман и ее детей. Но теперь чувствовала, что не может пройти через весь этот обман совершенно по другим причинам. Муру трясло от прикосновений мужа. Этот человек, с которым у нее был роман, который составлял ее жизнь, которому она родила двоих детей, вызывал у нее физическое и нравственное отвращение.

Она написала Локарту: «Мне хочется закричать и сказать, что я не собираюсь больше это терпеть. Лишь мысль о нем, нашем еще неродившемся мальчике, останавливает меня – но я не знаю, Малыш, смогу ли выполнить наш план в конечном счете»[264]. Единственное, чего ей хотелось, – это бросить все и поспешить назад в Россию к своей большой любви.

Слабым утешением было то, что ее дети остаются в безопасности до тех пор, пока Эстония находится под управлением военных. В сельской местности был наведен порядок, бандитствующие крестьяне и вредители затаились на время. Но она скучала по своим детям, по возможности обнять их и беспокоилась об их будущем. Но даже они не были достаточно крепкими узами, которые могли удержать ее в Йенделе, по сравнению с тягой к Локарту.

Отбросив в сторону свои планы, швырнув Ивану в лицо его ультиматум и забыв о своем материнском долге, она уехала из Йенделя, отправившись назад, в сторону границы. Будущее могло само позаботиться о себе; на тот момент она хотела свободы. И Локарта.

Дни британской миссии в Москве были сочтены. Будущее союзников в России выглядело мрачным – если только они не укрепят свои силы и не войдут в нее как победители. Чехословацкий корпус контролировал Центральную Россию, но союзники не имели ничего ему равноценного. Между тем восстание Савинкова, локализованное в Ярославле, сходило на нет. Оно распространилось на близлежащие небольшие города, но ему не удалось получить поддержку и оружие, необходимые, чтобы выстоять против Красной армии. В воскресенье 21 июля после двухчасового сражения несколько сотен оставшихся в живых бойцов Савинкова сдались[265]. Борис Савинков скрылся; он снова объявится, чтобы доставлять проблемы большевикам, но по планам союзников был нанесен сокрушительный удар. Любые войска, высадившиеся в Архангельске, теперь имели мало шансов на то, чтобы добраться до Москвы, если только они не были бы достаточно многочисленны.

25 июля охваченные паникой посольства Великобритании, Франции, США и Италии, которые беспомощно отсиживались в Вологде с весны, следя за ситуацией, но играя незначительную роль в любой реальной дипломатии, внезапно свернули свой лагерь и бежали в Архагельск, где их ждали два корабля, чтобы эвакуировать. На этот шаг их подтолкнуло сообщение генерала Пуля, в котором говорилось, что его войска того и гляди высадятся в Архангельске. Послы хотели избежать возможности стать заложниками русских, так что все нужно было делать очень быстро; некоторые отставшие англичане опоздали, и им пришлось бежать по причалу и карабкаться на борт, когда корабли уже отшвартовывались[266].

«Так закончился вологодский эпизод, – горько записал Локарт в своем дневнике, – совершенно бестолково в лучшем случае»[267].

Локарт вместе с горсткой своих сотрудников теперь был изолирован в Москве, а Кроуми и его небольшая группа оказались отрезанными в Петрограде. Ни Локарт, ни Кроуми не получили предупреждения об отъезде послов; безусловно, и большевики тоже. Они правильно догадались, что военное вторжение неизбежно. Несмотря на уверения комиссара по иностранным делам Георгия Чичерина, Локарт знал, что он и его люди, по сути, стали потенциальными заложниками в акции союзников. Их могли схватить в любой момент[268].

После встречи с Чичериным Локарт возвратился в свои апартаменты в гостинице «Элит» и начал готовить всех к отъезду. Было решено, что после его отъезда капитан Джордж Хилл и Сидней Рейли останутся в России и продолжат свою контрреволюционную деятельность под прикрытием[269]. Все остальные должны уехать.

Локарт мрачно подсчитал, что уже прошло десять дней с того момента, когда Мура уехала из Петрограда в Эстонию, а он все еще не получил от нее никаких вестей[270]. Десять дней. У него было с собой одно из ее последних писем. «Если я задержусь там дольше чем на неделю, – писала она, – ты должен верить, что это только из-за какой-то проблемы с поездами и пропусками. Пожалуйста, пожалуйста, Малыш, не думай больше ни о чем». Она обещала, что, как только снова окажется в России, приедет прямо в Москву – «если это еще будет возможно»[271].

Если это будет возможно. Она, равно как и он, знала о риске того, что его может и не быть здесь тогда. Десять дней молчания, неведения; целых три недели прошло с тех пор, как он в последний раз видел ее и держал в своих объятиях. Это было невыносимо. Может ли он уехать, не увидев ее? Как он вообще узнает, что с ней случилось, если уедет сейчас?

Пока вокруг него шли приготовления к отъезду, Локарт впал в оцепенение. Он откладывал отъезд. На следующий день от Муры по-прежнему не было вестей, но он все еще медлил. Его охватывало какое-то безумие. Он не мог спать, заниматься делами, сконцентрироваться на какой-либо мысли, кроме мысли о ней. Он часами напролет сидел в своей комнате, бездумно раскладывая пасьянс за пасьянсом, и «изводил Хикса дурацкими вопросами»[272]. Всегда терпеливый и верный Хикс все понимал. Ему нравилась Мура, и у него был собственный романтический интерес в том, чтобы остаться, – Люба Малинина: наряду с Мурой она стала частью маленького интимного круга, сложившегося вокруг Локарта и Хикса[273]. Но терпение и преданность имели предел. Наступил еще один день, а вестей по-прежнему не было. Отъезд нельзя было откладывать вечно; вскоре Локарту придется принять решение уезжать.