Сергей Снегов - Норильские рассказы Страница 41

Я не помню, о чем говорил Харин, у меня путались мысли от совершенства этой женщины, от ее улыбки, источаемого ею аромата. Я разобрал только, что нас направляют в опытный металлургический цех, где производятся различные технологические исследования, и начальник этого цеха Ольга Николаевна Лукашевич – она! Я мигом повернулся к ней:

– Значит, теперь мы – ваше хозяйство?

– Да, мое. – Она довольно засмеялась. – Если, конечно, вы сами этого хотите – идти в наш цех, а не в другое место.

– Я ничего в жизни так не хотел, – выпалил я. – И ни на какое другое место не соглашусь!

Она мило кивнула головой и сделала такую затяжку, что на кончике папиросы вспыхнул язычок пламени.

Харин тоже улыбался. Хотя вольным строго воспрещалось радоваться счастью заключенных, а тем более – содействовать их счастью, он радовался за нас, что больше нам не изнемогать на непосильных общих работах, и за себя, что избавляет нас от них. Он не скрыл своей кощунственной радости.

– Надеюсь, никто не огорчен перспективой поработать в тепле и по специальности? – спросил он шутливо, не сомневаясь ни секунды, что все мы выразим в ответ шумную радость.

– Лично меня такая перспектива не устраивает, – чопорно сказал Альшиц.

Он встал и снова поправил на шее полотенце. Он был смешон в своей полунищенской – полубарской одежде. Покажись такой человек на улице города, его бы заулюлюкали мальчишки, обсмеяли взрослые, на него сбежались бы все собаки. В Норильске осенью тридцать девятого года никакой одежде не удивлялись. И все улыбки погасали, как только взгляд переходил с одежды на самого Альшица. Он жалко сгибался под дождем, уныло кутался от ветра, но перед людьми стоял прямо и гордо. Он мгновенно менялся, когда заговаривал с незнакомыми, особенно с вольными. Все в нем – и осанка, и ясный взгляд, и спокойная речь – утверждало его значение. Он мог быть ввергнут в заключение, но его не сделать иным, чем он есть, – так пусть все знают, каков он!

В тепле, конечно, лучше, чем на холоду, – сказал он вежливо, – но я мечтаю не о тепле и не о легком труде, а о такой работе, на которой могу принести максимум пользы. Как вам известно, я коксохимик.

Вы сможете заняться коксом в опытном цехе, – пообещал Харин. – Ваши исследования пригодятся для нашего будущего коксохимического завода.

Нет, – сказал Альшиц. – Исследования меня тоже не устраивают. Мне нужно участвовать в проектировании и строительстве этого вашего будущего завода – так лучше для завода, все остальное не так важно. Заключенным не полагается возрожать начальству, они обязаны смиренно слушать, покорно отвечать: «Так точно!» – правило это вдалбливали в нас уже не один год. Могли и просто приказать нарядчику: «Такого – туда-то!» – не расспрашивая, какой кто пожелал работы, и все тоже было бы в порядке. Строптивость Альшица, по нормам нашего нынешнего существования, была не только нетактичной, но и наказуемой. Харин удивился, но и не подумал пригрозить карой за непослушание. Мне показалось, что он слушает почти с сочувствием.

– Возвращайтесь на свои общие работы, раз вам не улыбается в опытном цехе, – сказал он. – Со своей стороны обещаю, что при встрече доложу о вас начальнику строительства. Возможно, он создаст специальную группу по проектированию коксохима.

Когда мы вышли из кабинета, я с возмущением обратился к Альшицу:

– Мирон Исаакович, вы – полоумный! Пока создадут вашу проектную группу, вы трижды окочуритесь в котловане. Вы сами говорили, что больше недели не протянете.

Он высокомерно посмотрел на меня.

– Никто не гарантирован от временного упадка духа, мало ли что говорят в такие минуты! Между прочим, котлован не так пугает меня, как вы думаете. Человек постепенно привыкает к любой работе. Самые трудные дни уже позади.

– Самые трудные дни впереди! – настаивал я. Надвигается зима. Разве не лучше пересидеть зиму в тепле? Через несколько месяцев вы спокойно пошли бы проектировать свой коксохим.

– Нет, не лучше. Одна мысль о том, что у них теряет силы на общих работах специалист-коксохимик, заставит их поторопиться с организацией проектной группы. Ради этого стоит потерпеть и дождь, и холод, и даже штрафной паек. Вы не согласны со мной? Тогда еще одно соображение: я равнодушен к юбкам, в противоположность вам. В опытном цехе для меня нет ничего притягательного.

Я молчал Альшиц насмешливо добавил:

– Между прочим, вы не заметили, какие у нее крупные, пожелтевшие от курения зубы?

– Нет, – сказал я, разъяренный. – К зубам я не присматривался. Зато я видел ее красные губы; припухшие, как у Афродиты Книдской! Стоит отдать полжизни, чтобы вволю нацеловаться с такими губами!

Снаружи шел муторный ледяной дождь. Недавняя водяная взвесь, напитавшая воздух, сменилась настоящим ливнем, вроде того, что был утром. Товарищи мои заторопились обратно на площадку Металлургстроя, чуть не падая от поспешности, хотя и там их не ждала защита от дождя. Я заскользил по грязи дальше в тундру. Недалеко от Малого завода разместилась Малая обогатительная фабрика, деревянное здание, в котором размалывали и обогащали местную руду. Где-то около нее трудился Анучин. Я хотел поделиться с ним стихами, порадовать его, что с общими работами для меня покончено. Мы с ним все больше сдруживались. Этот немолодой учитель литературы, ровесник века, сам писал стихи, я многие из них знал наизусть. Кроме того, он скромно признавался, что был знаком с Есениным, какое-то время даже приятельствовали – не на одного меня это производило сильное впечатление.

Выбравшись к фабрике, я обошел ее кругом. Во многих местах валялись под дождем деревянные тачки, дощатые трапы показывали, куда вывозится вынутая земля. Никого не было видно ни на площадке перед зданием, ни в самом здании.

Я уже собирался возвращаться назад, когда меня окликнул усталый голос Анучина:

– Сережа, идите сюда. Я под тачкой.

Только сейчас я разобрал, что под некоторыми тачками прикорнули люди. Примитивное убежище от ветра не защищало, но крыша над головой была. Анучин вытянул под дождь ноги, чтобы дать мне уголок. Тачку опрокинули на сравнительно чистых» хоть и мокрых, как и все в этом мокром, тундровом мире, досках, можно было даже полежать на них, как на нарах. Я сумел засунуть под тачку голову, – мне и этого хватило – одежда не могла уже больше промокнуть.

– Вот так мы и живем, – с печалью проговорил Анучин, – Прораб и бригадир убрались от дождя подальше, а мы решили немного пофилонить. Кстати, вы знаете, что это такое – филонить?

– Знаю, – сказал я. Примерно то же самое, что волынить или отлынивать. Еще можно кантоваться значение то же.