Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха Страница 41

Уже потом я узнал, что самые опасные районы города — это Южный Бронкс и Бэдфорд-Стайверсент в Бруклине, а совсем не Гарлем. Там мне предстояло в будушем работать и испытать довольно много неприятных столкновений с чёрными.

На другой день раздался звонок, и я открыл дверь — там стояла молодая и низкорослая женщина такой невероятной толщины, что она не без труда прошла через дверной проём.

— Я кабельное телевидение, — заявила она.

Наученный Ирининым опытом с Кон Эдисоном, я понял: она пришла подсоединять телевизор. По смуглому, почти чёрному виду и акценту я заподозрил, что она пуэрториканка. Переваливаясь, притоптывая и виляя задом, она ходила по квартире, протаскивая длинные шнуры, и всё время напевала какие-то весёлые песни на своём искажённом испанском. Мы с ней разговорились и стали рассказывать друг другу каждый о себе, как могли — её английский был немногим лучше моего, но каждый разговор был для меня полезной практикой. Так и подмывало спросить, почему она такая толстая. По виду она была вполне здоровая, но неудобно же задать такой вопрос! Работая, она уронила на пол щипцы-кусачки и никак не могла наклониться за ними — живот мешал. Тогда она села на пол и… не смогла подняться. Я стал её поднимать, но для такой бочки у меня не было достаточно сил; в результате я тоже оказался на полу. Мы сидели и оба хохотали. Тут я её и спросил:

— Для чего вам быть такой толстой?

— Да я разве толстая? — и захохотала. — Это я разъелась, пока была на вэлфаре (городском обеспечении) и растила троих детей без мужа. А теперешний мой бойфренд любит, чтобы я была такая.

— А!.. — и мы опять расхохотались. О жизни на вэлфаре и о вкусах не спорят.

Всё-таки она подсоединила телевизор к кабелю, и изображение на цветном экране оказалось такое яркое и красивое, какого мы никогда в Москве не видели. И хотя Ирина продолжала не любить нашу квартиру, но её сразу привлекла к себе магическая сила американского телевидения. Телевизор мы поставили в спальне, и теперь, приходя с работы, она ложилась отдыхать и включала телевизор дистанционным управлением. Смотрела она разные программы до самого сна и уже не сердилась за то, что я его купил. Младший, если не занимался, тоже любил смотреть с ней всё подряд, но его тянуло к мультикам: он, большое дитя, хохотал над приключениями кота Тома и мышонка Джерри.

Мне с трудом удавалось разбирать отдельные слова из скороговорки новостей и актёров, поэтому я телевизор не смотрел, а сидел в нашей проходной столовой. Там я поставил дощатый письменный стол со струганой полкой для учебников. Их задёшево сделали по моему эскизу в мебельной мастерской. Стол и полка были куда бедней и хуже кабинета финской мебели из орехового дерева, который был у меня в Москве. Но я не тужил об этом, а сидел, занимался английским и обдумывал будущую книгу.

Получив как доктор щелчок по носу, я всё больше задумывался о возможности написать и опубликовать книгу воспоминаний о своём опыте работы в советской медицине. Я надеялся как писатель скорей найти деньги и привлечь интерес к себе, а это могло поправить и моё пошатнувшееся положение в собственной семье. Во мне жило эгоистическое желание во что бы то ни стало доказать, хотя бы только и рассказом — кто я был, что я умел и знал. Хотя прошлая жизнь и отлетела от меня, но нелегко отказываться от всего, что было.

О читательской аудитории Америки я представления не имел, но мне казалось, что жизненные наблюдения русского доктора будут ею встречены с интересом. Но вот как добраться до читателей? Лучше всего через предварительное опубликование отдельных статей-рассказов в журналах. Поэтому первое, что я сделал за своим новым столом, было короткое письмо, в котором я представлял себя и предлагал материал о своём опыте. Надо было перевести письмо на английский, и мне пришлось просить Ирину. Я знал, что она будет недовольна, и буквально пересилил себя, сказав ей:

— Пожалуйста, сделай это для меня. Я знаю, как ты к этому относишься, но очень прошу. Иначе я буду вынужден искать платного переводчика.

Национальный вопрос

Немного отойдя от обманов Селина и ребе, я написал короткое письмо доктору Эллиоту, в Милуоки, штат Висконсин. Он был единственный американец, который посетил мою клинику и которого я принимал дома, в 1967 году. С тех пор прошло одиннадцать лет. Я мало знал о нём, помнил, что он нерелигиозный еврей и успешный частнопрактикующий ортопед. В письме я ни о чём его не просил, лишь сообщал, что иммигрировал в его страну. Старый знакомый ответил мне, писал, что никак не ожидал такого поворота в моей биографии, помня моё высокое положение в русской ортопедии. Он сам не мог приехать, но его мать, которой он рассказал про нас, жила в Нью-Йорке и хотела бы пригласить нас с Ириной на обед.

И вот, созвонившись, мы отправились в один из очень богатых домов на Восточной стороне Манхэттена. Я помнил совет моей тётки Любы — заводить знакомства с влиятельными людьми. А эти были ещё и евреи — мощная прослойка ньюйоркского общества. А вдруг они могут помочь мне с публикацией очерков?

Принимали нас любезно. Пока в гостиной пили коктейли, пожилая дама расспрашивала, как нам удалось выехать из России, как мы устроились и что собираемся делать. Отвечала больше Ирина. На всё, что она говорила, хозяйка восклицала с ажиотажем:

— Действительно?.. Как интересно!.. Изумительно!.. Прекрасно!.. Действительно?..

И при этом она незаметно толкала в бок старого мужа, чтобы расшевелить — он явно пытался задремать. Ничего такого прекрасного и изумительного мы не рассказывали, и хозяин продолжал всхрапывать до самого обеда. Хозяйка позвонила хрустальным колокольчиком, явилась чёрная прислуга в переднике и крахмальной наколочке на голове, доложила, что кушать подано. Громадный стол был сервирован шикарно, как, бывало, показывали в старых американских кинофильмах. Хозяйка поминутно звонила хрустальным колокольчиком, чёрная прислуга являлась, подливала вино и меняла блюда. Я заметил, что на шее у неё висела золотая шестиконечная звезда Давида и знак «Ша», который носят все исповедующие иудейскую религию.

После обеда перешли в гостиную, и хозяева завели разговор о положении евреев в России и во всём мире. Это их явно интересовало. Я сказал:

— В России все граждане должны иметь внутренний паспорт, в котором обязательно, как пятая графа, указана национальность. Если там написано «еврей», то хорошего отношения при приёме на работу или учёбу не жди, да и вообще ничего хорошего.

— Действительно? Как интересно! — воскликнула хозяйка.

Полудремавший хозяин возразил: