Аркадий Малер - Константин Великий Страница 41

В 268 году Галлиен был убит заговорщиками, и армия провозгласила новым императором на редкость авторитетного среди римлян полководца Клавдия, рекомендованного при жизни самим Галлиеном и прославившегося разгромом наступающих готов, за что его стали именовать Клавдием II Готским (правил в 268–270 гг.).

Сам Клавдий скоро умер от чумы в Паннонии (Венгрии), и после некоторого замешательства войска признали новым императором Домиция Аврелиана (правил в 270–275 гг.), сумевшего сделать то, что не успел Клавдий, — собрать Империю, во многом в силу своего необычайно воинственного настроя. Про него говорили: «Столько вина не выпить, сколько крови пролил Аврелиан». Вместе с этим он решил найти для Империи объединяющую религию, что само по себе вполне оправданно — такое огромное государство со времен покорения Карфагена нуждалось в общей системе ценностей и общей геополитической миссии, а мифологические конструкции Августа интересовали только тех, кто готов был считать себя наследником Трои, то есть абсолютное меньшинство населения. Но какая вера могла объединить государство, религиозная карта которого напоминала лоскутное одеяло? И Аврелиан не нашел ничего лучше, как, оказавшись со своими войсками в Финикии в 270 году, где он разбил персов, обратиться к тому самому Гелиогабалу, якобы всеобщему богу солнца, способному объединить язычников от Финикии до Испании. Как и печальной памяти Варий Авит Бассиан, Аврелиан начал приносить жертвы Гелиогабалу и построил ему отдельный храм в Риме, а чтобы не сильно уступать новому божеству, надел богато украшенную корону, объявил себя господином (dominus) и самим богом (deus). Фактически Аврелиан завершил те тенденции сакрализации монархической власти, которые восходят к Августу и выражались в эксцессе Гелиогабала. Самообожествление императора сопровождалось введением восточных обычаев поклонения царю и явно контрастировало с римской традицией.

Справедливости ради надо заметить, что желание обнаружить верховного бога, физически сравнимого с солнцем как источником всемирного света, было шагом навстречу монотеизму, хотя и откровенно языческому. Подобная «солярная монотеизация» уже встречалась в истории человечества, достаточно вспомнить неудавшегося реформатора египетского политеизма, фараона Эхнатона (Аменхотепа IV), правившего в 1351–1334 годах до н. э. и установившего поклонение богу солнечного диска Атону.

Но ошибка Аврелиана была в том, что культ Гелиогабала, как и любого другого бога-солнца, был рядоположен всем остальным языческим культам и не имел за собой никакого философско-метафизического обоснования. Между прочим, вспомним, что самым популярным языческим культом в римской армии того времени был культ солнечного бога Митры Непобедимого, и в этом смысле вполне можно сказать, что накануне победы христианства в Римской империи конкурировали два солярных бога — солярный бог арийского происхождения Митра и солярный бог семитского происхождения Гелиогабал. Гипотетически, если бы неоплатоники III века осознали этот общественный «заказ» на «солярный монотеизм», они вполне могли бы обеспечить его необходимой и относительно непротиворечивой метафизической системой, в которой нашлось бы место и для интеллектуальной элиты, созерцающей безличное световое Единое, и для военно-политического сословия, поклоняющегося более милитаристскому образу бога-солнца, и для простого народа, которому бы объяснили, что все его фольклорные боги никуда не делись, но они лишь определенные «ипостаси» бога-солнца. И можно быть уверенным, что такие проекты существовали, — во всяком случае, то, что мы наблюдаем в Платоновской Академии начиная с Порфирия, вполне похоже на такие попытки. Но какими бы стройными и красивыми ни казались подобные проекты их собственным авторам, все они упирались в неизбежную искусственность и натянутость любого подобного синтеза. Мир античного язычества представлял собой хаос, и сколько бы ни складывать элементы этого хаоса в единую доктрину, она неизбежно распадается на свои слагаемые.

Стремясь утихомирить все религиозные общества, Аврелий даже дошел до того, что поддержал Церковь в деле имущественного спора в городе Антиохии в 272 году, где низложенный за еретические взгляды епископ Павел Самосатский, которого мы еще вспомним, не отдавал свой храм и дом новому епископу, а император стал играть не на раскол Церкви, а на усмирение и решил этот конфликт в пользу законного епископа. Между тем навязывание нового культа требовало жертв, и в 275 году Аврелиан объявил преследование христиан, но не успел развернуть настоящий террор, потому что вскоре был убит заговорщиками. Из погибших в гонения Аврелиана можно вспомнить подвижника Маманта (+275), прославившегося тем, что натравливаемые на него дикие звери не трогали его, как это уже было и с другими мучениками, за что один языческий жрец заколол его ритуальным трезубцем. В периоды гонений на Церковь языческие вожди чувствовали себя весьма вольготно, потому гораздо больше были заинтересованы в исчезновении христианства, чем сами императоры.

После убийства Аврелиана и связанного с этим замешательства в Сенате легионеры провозгласили императором успешного полководца Проба (правил в 275–282 гг.), довершившего собирание римских территорий и направившего свои легионы на земледельческие и строительные работы, во-первых, потому, что экономику Империи надо было восстанавливать после многолетнего хаоса, а во-вторых, потому, что считал безделье армии в мирное время опасно и по-своему был прав, если вспомнить политическую роль легионеров в III веке, фактически ставших основным источником реальной власти. Но его метод канализации армейской энергии получил обратный эффект, и недовольные легионеры убили его, когда он приказал им рыть водоемы для осушения болот в Паннонии.

Войска признали своим императором префекта претория по имени Кар (сентябрь 282 — июль 283), который тут же назначил себе в преемники сыновей Карина и Нумериана и вместе с последним сыном организовал победоносный поход в Персию, перешел реку Тигр и вдруг был убит молнией.

Сенат признал его наследников императорами, причем Карин по повелению отца уже правил западной частью, а Нумериану оставалась восточная.

Когда Нумериан возвращался из Персии, у него сильно заболели глаза, и он остановился на берегу Босфора, в Халкидоне, где его тайно убил собственный тесть, префект претория Аррий Апт, очередной охотник за императорской властью, скрывавший труп зятя от охраны. Но подлость Апта была раскрыта, и легионеры провозгласили новым императора Диокла, наместника Мезии (район нижнего Дуная), который в знак своей справедливости убил мечом схваченного Апта.