Борис Евгеньев - Радищев Страница 41

«Он отнял у них всю землю, — рассказывал Крестьянкин, — скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день… Если который казался ему ленив, то сек розгами, плетьми, батожьем или кошками… Сожительница его полную власть имела над бабами. Помощницами в исполнении ее велений были ее сыновья и дочери… Плетьми или кошками секли крестьян сами сыновья. По щекам били или за волосы таскали баб и девок дочери…»

«Я приметил из многочисленных примеров, — продолжал Крестьянкин, — русский народ очень терпелив, и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать…»

Так случилось и с асессором. Один из его сыновей изнасиловал крестьянскую девушку. Жених этой девушки избил «дворянчика». Асессор решил примерно наказать и невесту, и жениха, и его старика-отца. За них вступились все крестьяне. Они окружили ненавистных господ и, «коротко сказать, убили их до смерти на том же месте…»

Дело слушалось в уголовной палате. Перед судом предстала половина деревни. Крестьянкин не считал крестьян виновными. По его мнению, они совершили вынужденное убийство.

«Невинность убийц, для меня по крайней мере, была математическая ясность».

Он открыто заявил о своем мнении.

Наказание крепостного в присутствии помещика,

«Человек родится в мире равен во всем другому… Гражданин, в каком бы состоянии небо родиться ему ни судило, есть и пребудет всегда человек…»

Все дворяне-крепостники отвернулись от Крестьянкина, а он, не найдя способов спасти невинных убийц, оправданных им в своем сердце, и не желая быть сообщником их казни, вышел в отставку, — и вот едет «оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния»…

На станции Крестьцы путешественник оказался невольным свидетелем расставания незнакомого ему дворянина со своими сыновьями, которым «несчастный предрассудок дворянского звания» велел итти на службу.

Отпуская своих птенцов из родного гнезда, дворянин говорил им: «Не ропщите на меня, если будете иногда осмеяны…что стоите, как телу вашему покойнее, а не как обычай или мода велит; что одеваетеся не со вкусом, что волосы ваши кудрятся рукою природы, а не чесателя[97]… Не ропщите, если будете небрежены[98] в собраниях… но вспомните, что вы бегаете быстро, что плаваете не утопляяся, что подымаете тяжести без натуги, что умеете водить соху, вскопать гряду, владеете косою и топором, стругом и долотом; умеете ездить верхом, стрелять. Не опечальтеся, что вы скакать не умеете, как скоморохи…»

Этот дворянин воспитал своих сыновей в правде, честности, естественности, и теперь он предостерегал их от лености, нескромности, неумеренности…

Гражданской и общественной доблести поучает крестицкий дворянин своих сыновей:

«— Если бы закон, или государь, или бы какая-либо на земли власть подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной непоколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, яко камень среди бунтующих, но немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о твердь твою, и если предадут тебя смерти, осмеяны будут, а ты поживешь на памяти благородных душ до скончания веков… Удаляйтеся, колико то возможно, даже вида раболепствования…»

Не часто доводилось путешественнику слышать в дороге слово правды и добра из уст дворян.

Крестицкий дворянин и господин Крестьянкин— единственные в книге положительные образы дворянства, и оба они стоят в явной оппозиции к помещичье-дворянскому обществу.

Станция Едрово.

Выйдя из кибитки, путешественник увидел толпу крестьянских женщин и девушек в праздничных одеждах на берегу реки. Любуясь их веселым, здоровым видом, он невольно сравнивал сельских красавиц с городскими жеманницами.

«У вас, — думал он, обращаясь в мыслях к последним, — на щеках румяна, на сердце румяна, на совести румяна, на искренности… сажа… Вам смешно, что у них ступни в пять вершков, а, может быть, и в шесть. Ну, любезная моя племянница, с трехвершковой твоей ножкою, стань с ними рядом и беги взапуски: кто скорее достигнет высокой березы, по конец луга стоящей? А… это не твое дело!..»

Здесь он встретил крестьянскую девушку Анюту и разговорился с ней. Он был растроган скромностью девушки, правдивостью ее суждений, чистотою и искренностью ее души. Он хотел было дать Анюте на свадьбу денег, но она и ее старуха-мать отказались — твердо, с достоинством — принять незаслуженный подарок. И в мыслях он сравнивал эту «почтенную мать с засученными рукавами за квашнею или с подойником подле коровы» с матерями городских красавиц, готовыми за деньги или богатое приданое продать честь своих дочерей…

Подъехав к Хотиловскому яру, вылезая из кибитки, путешественник поднял с земли сверток бумаг. В этом свертке он нашел рукопись — «Проект в будущем», неизвестно кем написанный. Тотчас погрузился он в чтение «Проекта».

В слова придуманного им «неизвестного автора» Радищев вложил страстное и гневное осуждение крепостного права, призыв бороться с ним.

«Зверский обычай порабощать себе подобного человека, возродившийся в знойных полосах Азии, — обычай диким народам приличный… простерся на лице земли быстротечно, широко и далеко. И мы… пораженные невежества мраком, восприняли обычай сей, и ко стыду нашему… сохранили его нерушимо даже до сего дня.

«— …Земледельцы и до днесь между нами рабы; мы в них не познаем сограждан, нам равных, забыли в них человека…»

«— …Кто между нами оковы носит, кто ощущает тяготу неволи? Земледелец! кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот, кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает, не имея права распоряжаться ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит…»

«— …Может ли государство, где две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы, назваться блаженным? Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьянина в России?..»

С негодованием говорилось в «Проекте» о рабстве в Америке, где чернокожие невольники, «несчастные жертвы знойных берегов Нигера и Сенегала… вздирают обильные нивы Америки, трудов их гнушающейся… Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова!..»

«— …Нет ничего вреднее, как всегдашнее на предметы рабства воззрение. С одной стороны родится надменность, а с другой — робость…»