Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века Страница 41

Но 2 ноября 1666 года Москва встречала патриархов звоном колоколов и выспренними речами. Право их на участие в русском соборе было сомнительным. Но царь уже уладил это, получив подписи русских иерархов. Теперь он три часа просидел с гостями наедине и заручился их поддержкой.

Высоко подняв голову, вошел Никон в столовую избу, где заседал собор. Все встали, когда он начал читать молитву. Никон поклонился царю до земли трижды, а патриархам дважды и, не увидев особого места для себя, отказался сесть…

И тут царь сошел с трона и сказал:

— От начала Московского государства соборной и апостольской церкви такого бесчестья не бывало, как учинил бывший патриарх Никон: по своей прихоти, самовольно, без нашего повеления и без соборного совета церковь оставил, патриаршества отрекся никем не гоним, и от этого ухода многие смуты и мятежи учинились, церковь вдовствует без пастыря девятый год…

И хотя собор судил Никона еще много дней, участь его была давно решена.

В одной из речей на соборе Алексей Михайлович припомнил, как Никон составил письмо с обращением к мощам Филиппа, как уговорил он царя просить прощения за «согрешения прадеда».

— Для чего он, Никон, такое бесчестье и укоризну блаженныя памяти великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси написал?

Будто бы и не было мечтаний и задушевных бесед в молодые годы. Один Никон виноват. Теперь даже намека на осуждение царской власти не потерпел бы Алексей Михайлович.

Никон промолчал.

12 декабря Иларион Рязанский прочел длинную выписку из соборных деяний. Никон обвинялся в самовольном уходе с престола, в оскорблении царя, в смуте, в жестоком обращении с людьми… Любопытно, что припомнили ему и мучения противника реформы епископа коломенского Павла, которого Никон «предал на лютое биение; архиерей этот сошел с ума и погиб безвестно, зверями ли заеден, или в воде утонул…».

Патриарх антиохийский Макарий снял с Никона клобук и панагию и стал поучать, как смиренно ему жить надо в простых монахах.

— Знаю я и без вашего поучения, как мне жить, — сказал патриархам Никон. — А что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите между собой, достанется вам жемчугу золотников по пяти и по шести, да золотых по десяти. Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтоб было чем заплатить дань султану…

Когда Никона отправляли в место заточения, в Ферапонтов Белозерский монастырь, царь прислал ему денег и шубу на дорогу. Тот не взял даров и не дал своего благословения царю и его семейству. А народ московский уже жалел и Никона, толпы набежали к Сретенке, но его повезли другой дорогой. И будут потом ходить слухи, будто Стенька Разин встретился с Никоном в монастыре и благословение от него получил, а потом видели якобы патриарха в обозе у мятежного казака…

Новым патриархом избрали во всем послушного царю Иоасафа. Но и то, чтобы власти церковные впредь не заносились, Паисий Лигарид выработал «правило», в котором нарушением закона считалось любое противление царской власти, «патриарху же быти послушлива царю». Так Тишайший постепенно сделал то, что не удавалось и Грозному царю.

Новый патриарх приступил к рассмотрению дел церковного раскола, и 13 мая 1667 года собор проклял дониконовские обряды.

К этому времени Аввакума уже привезли в Москву. На подворье Пафнутьева монастыря тотчас стали наведываться московские друзья Аввакума. Боярыня Морозова почти не выходила из его келий. Иногда с ней приходила Евдокия Урусова. Женщины кормили отощавшего узника роскошными обедами, а он их потчевал задушевной беседой. Время от времени Аввакума волокли в Чудов монастырь, где бравый архимандрит Иоаким и другие власти с ним «грызлись, что собаки».

Потеряв надежду переубедить Аввакума, 17 июня его доставили в крестовую палату, где заседал собор — два восточных патриарха и больше сорока русских епископов. Пожалуй, это был самый знаменательный день в жизни Аввакума. Как никогда, он был собран и уверен. А ведь уже не выдержали и покаялись перед этим грозным собором и его учитель Григорий Неронов, и соловецкий архимандрит Никанор, и Никита Добрынин Пустосвят…

Аввакум с презрением посматривал на русских иерархов, лебезивших, как лисы, перед восточными патриархами. Спор об обрядах был долгий. И наконец, один из патриархов привел довод, казавшийся ему неотразимым:

— Почему ты упрямишься? Вся наша Палестина, и сербы, и румыни, и албанцы, и римляне, и ляхи, — все тремя перстами крестятся, один ты стоишь в своем упрямстве… Так не подобает!

— Вселенские учители! — отвечал Аввакум. — Рим давно упал и не встанет… И у вас православие пестро стало от насилия турецкого Магомета. Да и не удивительно, немощны вы стали. Впредь приезжайте к нам учиться: у нас, божиею благодатью, самодержавие…

Аввакум слушал, как переводит патриархам его слова толмач архимандрит Дионисий, и думал свое. Вот сидят «всей вселенной судия» и «патриарх всего востока», а плут Дионисий помыкает ими. Написал им, что старые русские обряды от невежества возникли, а они за ним и повторяют. А попробуй не повтори, он им сразу пригрозит: царь даров не даст и сошлет, как Максима Грека… Слушаются патриархи, как миленькие. Жалкие они, привыкли унижаться перед турками. А Русь, слава богу, самостоятельна — самодержавна, и православие до Никона было чисто и непорочно. Москва — третий Рим; на десятки тысяч верст расширилась держава; сам в ее концах бывал — три года надо ехать. Стоглавый собор при царе Иване повелел, как слагать персты, а на нем были и казанские чудотворцы, и соловецкий игумен Филипп, русские святые…

Так и сказал Аввакум.

Патриархи задумались. И тут вскочили Павел и Иларион, только что за усердие в деле Никона осыпанный наградами.

— Глупы были и не смыслили наши русские святые! Неученые люди были! Грамоте не умели! Зачем им верить?..

Как?! Русских дураками зовут!.. Этого Аввакум стерпеть не мог. Слова из евангелия об беззаконных он завершил потоком брани. «Собаки, никониане, воры, другие немцы русские» — это еще не самые сильные ругательства, которые он тогда употребил.

— Да нечего вас и слушать: только и знаете, что говорите, как продавать, да как покупать, как баб блудить, как ребят в алтаре за афедрон хватать!

Много чего творилось под сводами крестовой палаты, но такого еще не бывало. Степенные епископы кричали:

— Возьми, возьми его! Всех нас обесчестил!

Все сорок с лишним человек бросились на Аввакума, стали его толкать, бить. Дьяк патриаршего двора Калитин потащил его к выходу…

— Постой, не бейте! — вскричал Аввакум. Разъяренные епископы отпустили его.