Йоханнес Штейнхоф - «Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 Страница 41

Но я забыл, что наше время истекало.

– Выходим из атаки, выходим из атаки! – приказал я и повернул на северо-запад, в направлении нашей передовой взлетно-посадочной площадки. Когда аэродром появился подо мной, я мог слышать по радио обрывки фраз и гвалт сражения. Группа Фрейтага все еще вела бой.

Спустя четверть часа вернулись двенадцать из шестнадцати вылетевших «Ме». Я услышал, как кто-то сказал: «Гауптман Фрейтаг пропал без вести». Новости, передаваемые из уст в уста, достигли штабного автомобиля прежде, чем прибыли с докладом пилоты.

– Мы влетели прямо в гущу «спитов», – сказал фон Кёстер, молодой долговязый лейтенант. – После этого я потерял из виду гауптмана Фрейтага[89]. Это было скорее похоже на фарс, чем на воздушный бой, и каждый стрелял из любой возможной позиции. «Спиты» были поражены, когда мы появились.

– Кто-нибудь видел парашют?

– Нет, господин майор, – во всяком случае, не в ходе боя со «спитами».

– Но «спиты» ушли, – продолжал Кёстер. – Они пробились, двигаясь словно адские молоты, и оставили собственные бомбардировщики. Боевой порядок бомбардировщиков был настолько паршивым, что они прямо-таки приглашали атаковать. Мы бросились на них, и вскоре шесть из них были сбиты. Там над всем районом были парашюты.

– Продиктуйте боевые донесения штабному писарю, пожалуйста, и после этого удостоверьтесь, что ваши самолеты готовы взлететь снова, как можно быстрее.

Полуденная жара становилась невыносимой. Мы опустились в наши шезлонги и теперь отдыхали молча и без каких-либо мыслей. Аэродромный телефон продолжал звонить, поскольку эскадрильи выходили на связь, чтобы доложить о технических дефектах и о завершении дозаправки. Мы должны были выполнить еще один или два патрульных вылета и затем вернуться в Трапани.

Мы уже давно прекратили обсуждение наших вылетов – скажем, боевого порядка, в котором летели, или атаки, или самого боя. Мы были так измотаны ежедневной безнадежной рутиной, которую исполняли теперь подобно автоматам, что хотя и регистрировали то, что видели и испытывали, но делали это без комментариев. В любом случае, что, право, было там обсуждать или о чем распространяться? Мы были немногими из тех, кто, по разным причинам, все еще выживали; до некоторой степени мы были отбросами когда-то известной истребительной авиации Юга, которая была украшена фамилиями знаменитых Марселля и Мюнхенберга. Однако расчеты снова были неверными, как в Сталинграде и Тунисе. В глазах рейхсмаршала мы были просто дисциплинарные батальоны, чьи действия больше не могли оцениваться выражениями похвалы или порицания, а заслуживали только презрения.

Новости о Фрейтаге угнетали меня. Я нашел легкий выход, напав на одиночный самолет, вместо того чтобы преследовать основную группу и таким образом усилить нашу позицию.

Будь он здесь, несомненно сделал бы некоторые иронические замечания относительно моих действий. Они все же были хорошо обдуманы, чтобы оказаться приемлемыми в пределах неофициальных отношений между командирами и подчиненными. Возможно, он сказал бы: «Вы выбрали для себя славный лакомый кусочек» или «Невероятно, почему эти тяжелые бомбардировщики выдерживают. Три истребителя выпаливают все свои боеприпасы, и ничего!».

Справа от меня в шезлонге сидел Бахманн. Этот молодой весельчак до сих пор встречал происходящее спокойно и безмятежно, но теперь его лицо настолько осунулось, что выглядело почти мученическим. Его пальцы нервно барабанили по подлокотнику шезлонга. Когда я положил свою руку поверх его, чтобы сдержать ее, он повернулся ко мне и сделал замечание, которое я меньше всего ожидал услышать в сложившейся ситуации.

– Если я когда-нибудь выберусь отсюда, господин майор, – сказал он, – если выберусь, то я поеду прямо в Берлин. Мне нужна женщина. Я жду этого с нетерпением еще с Аламейна…

– Вы должны были что-нибудь предпринять для этого, когда были в Бари, – заметил Штраден.

– О, не говорите мне об итальянских женщинах… Это большая авантюра, они нравились нам, когда мы были мальчиками и имели обыкновение читать Карла Майя. Мы собирались, служа фюреру, завоевывать далекие страны и находить себе добычу, подобно грекам в Троянской войне…

Пришел штабной писарь, чтобы сообщить, что 12 машин готовы к вылету. Немного позже из подъехавшего «кюбельвагена» выбрался офицер по техническому обеспечению эскадры[90] и со стоном, прислонившись спиной к стене напротив меня, опустился на землю. Он вытер лоб тыльной стороной руки.

– Ситуация с запчастями всех видов катастрофическая, господин майор, – сказал он. – Не хватает боеприпасов, мало охлаждающей и гидравлической жидкости. Если ничего не изменится в пределах пары дней, мы должны будем закрыть мастерскую.

– В течение пары дней, мой друг, мастерская будет закрыта так или иначе, – произнес Штраден глухим голосом.

После этого беседа прекратилась снова. Телефон звонил непрерывно. Командный пункт продолжал свою обычную работу, и мы могли слышать отдельные слова: например, «исправны» – «охладитель» – «замена затвора», которые перемежались с отрывками разговоров с командным пунктом на горе Эриче. Связисты смогли восстановить линию, что было почти чудом.

Несколько пилотов начали тихо переговариваться. «Разве никто не видел, что случилось с Фрейтагом?» – спрашивал кто-то, или: «Машина Беренда ударилась в скалу. Он шел слишком быстро и сел в стороне от посадочной полосы».

С полевой кухни доставили чай, дыни и белый хлеб. Мы ели вяло, без аппетита. Огненный шар солнца висел прямо над головой.

Я спрашивал себя: что могу сделать с остатками своей эскадры? Должны ли мы сражаться «до последней машины»? Вместо того чтобы впустую растрачивать против вражеских соединений последние пригодные для полетов силы в размере эскадрильи, было бы лучше найти заслуживавшую внимание альтернативу, учитывавшую наши возможности. Мы должны были вернуться в Трапани в сумерках при условии, что они сумеют держать взлетно-посадочную полосу чистой. Наши задачи на следующий день были все те же: разведка над плацдармом высадки десанта, штурмовка наземных целей (она снова появилась!), защита Мессинского пролива от ударов бомбардировщиков. Движение через пролив было жизненно важным, если наше намерение состояло в том, чтобы удержать остров, и было еще важнее, если мы собирались эвакуироваться с острова. В том случае, если генерал со своим штабом переместится на север, наши боевые донесения будут передаваться по радио. Они должны быть короткими и доходчивыми и включать информацию о ситуации, но, в отличие от сводок вермахта, в них не будет ничего о героическом сопротивлении или о сокрушительных потерях, понесенных противником. Я опасался, что остров будет удерживаться «любой ценой», потому что так решило Верховное командование вооруженных сил, и что приказ об эвакуации снова прибудет тогда, когда нечего будет эвакуировать и нечего спасать.