Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны Страница 42

На следующий день с утра приступаю к изучению всяческих инструкций, приказов, руководств. Корж возится с самолетом, командир с инструкторами готовит парашютистов к выброске в тыл врага. Перед закатом прилетает «дуглас», Майданов с экипажем закрываются в его к комнате, разрабатывают и прокладывают маршрут. В двадцать два часа, когда заря совсем гаснет, группа поднимается в самолет, занимает места вдоль бортов и взлетает. Майданов - вместе со всеми, он отвечает за точность выброса и по ходу дела корректирует все расчеты. «Что чувствует он, когда отправляет людей в неведомое? Жалко ли ему этих ребят? - думаю я. - Ведь он занимается такой работой постоянно! Я бы не смог. Это такое сердце надо иметь!» Мне вспомнился прощальный ритуал. Это было вчера, а сегодня участники его... Сегодня ночь как день, парашюты в небе видны за полста километров. Почему не приурочить выброс к более темному времени суток?

Я спросил об этом за ужином. Майданов перестал жевать, прищурился на меня иронически:

- Необычайно милые разговорчики пошли в военной среде... Может, поставим на голосование, воевать нам сегодня или подождать более благоприятных метеоусловий? - Майданов стукнул ладонью по столу. - Кому положено в этой жизни лететь, тот полетит! Даже в том случае, если вся нечисть мира соберется в кодло и зажжет тысячу лун! Кстати, да будет тебе известно, парашют с земли плохо виден именно в светлую лунную ночь. Скоро сам в этом убедишься.

На следующее утро Майданова на завтраке не было, говорили, отсыпается после ночного полета. И еще говорили, что выброска была удачной и что радист уже вышел на связь.

После обеда отдохнувший командир взялся за меня. Мы поднялись в воздух, и он продемонстрировал технологию выброски парашютистов, затем сделал показательный прыжок. Заранее предупредил, что не собирается пачкать подошвы сапог о пыльную землю, потому и приземлится на полотно посадочного знака «Т». «Ну, хватил, товарищ парашютист, - ухмыльнулся я про себя, - с восьмисот метров и... Лубочный дед прыгал с печи в валенки, а ты вон куда и откуда!» Однако злорадство мое оказалось преждевременным, Майданов как сказал, так и сделал. Более того, высоко в воздухе расстегнул подвесную систему и опустился, держась за нее одной рукой. В тот миг, когда ноги его коснулись земли, он бросил систему и разлегся на полотнище. Ветер унес купол парашюта, а Майданов перевернулся на спину и болтал ногами, пока не подъехал Боря на пикапе. Потом мы с ним вдвоем летали на бреющем по маршруту. Видимо, командир решил за один день выпотрошить меня до конца, проверить не только мою технику пилотирования, но и умение ориентироваться в сложных условиях Донбасса, где населенных пунктов тьма. И железных дорог - как нигде; земля сверху кажется покрытой густой сетью паутины.

Стараюсь изо всех сил. Полетную карту с проложенным маршрутом пристегнул для удобства резинкой к левой ноге выше колена, пунктуально сличаю с мест­ностью, делаю по-штурмански цветным карандашом временные отсечки, педантично соблюдаю все правила самолетовождения, но Майданову что-то не нравится. Мне в зеркале хорошо видно его задиристое насупленное лицо, а что ему не по душе, угадать не могу. В какой-то момент улавливаю в глазах его хитринку этакую, похоже как у того авиационного врача, который, бывало, раскрутит нашего брата летуна на вращающемся кресле, затем быстро остановит и требует пройти по ровной половице...

«Стоп! А не расценивает ли Майданов мою исполнительность, мои подчеркнуто уставные действия как насмешку над его требовательностью?»

Вдруг он берет управление и начинает рыскать, меняет то и дело скорость, направление, высоты. «Ага, - соображаю, - месть, щелчок по носу... Старый приемчик: закружить, сбить с толку, а затем скомандовать: «Бери управление и лети домой!» После такой карусели на малой высоте восстановить ориентировку не всякому удается, а Майданову, кажется, того и надо, будет повод для разноса, для разглагольствований о том, как некоторые так называемые истребители (это я, значит) определяют свое местонахождение методом личного опроса жителей или военнослужащих наземных войск. Это намек на одного пилотягу-чудака, который влип в историю и прославился на весь фронт. Летал он на «Чайке», старом истребителе. Однажды так довоевался, что где земля, где небо - с трудом разбирал, и горючки в баках - только что зажигалку заправить... Тут самое время садиться, и хорошо бы на свой аэродром, а где он? Истребитель - ни в зуб ногой. Летел, летел, вдруг видит: дорога,  по ней пехота пылит. Место кругом ровное. Недолго думая, приземляется рядом с колонной, выскакивает из самолета и бегом к строю узнать, где находится. Солдаты невооруженные, видать новобранцы, уже совсем близко. И тут до пилотяги доносится приглушенно:

- Летчик, тикай! Мы - пленные!

И сразу забахали выстрелы, из-за колонны выскочили охранники. Летун обратно. Немцы за ним, давай лупить из автоматов, но он оказался резвее, вскочил в кабину. Солдаты повисли на крыле, лезут к нему, он с перепугу - по газам! Фашистов сдуло, посыпались. Тут чудак понял, куда залетел, сразу восстановил ориентировку...

Вот и Майданову, видимо, очень хочется задурить мне голову и поглядеть, как я стану метаться суетливо туда-сюда, запутавшись в трех соснах... Откуда ему знать, что этот каверзный для навигатора район еще прошлой осенью изучен мною назубок, излетан вдоль и поперек.

Как предполагалось, так и случилось: не прошло и четверти часа, вдруг по переговорному шлангу раздается повеление:

- Веди самолет.

- Есть! Куда лететь?

- Домой.

Разворачиваюсь. Вскоре слева показывается железнодорожная магистраль Ростов - Харьков, она для меня как стрела компаса. Лечу на бреющем. Вот и речка Большая Каменка. Маршрут для меня чересчур прост, так лететь несолидно. Сворачиваю на северо-запад, беру курс на Лутугино, потом строго на север, оставляю слева Александровку - и вот уже аэродром.

Решаю круг не делать, прицеливаюсь на белеющий дом штаба. Бросаю быстрый взгляд в зеркало. На каменном лице Майданова мелькает тень беспокойства, но он молчит. Наблюдает, как я буду делать «горку» и расчет на посадку. Только на уме у меня другое, словно черт на ухо шушукнул, подзадоривая. Перед самым домом вместо «горки» я заваливаю самолет в глубокий разворот, сбрасываю газ и ору что есть мочи:

- Бор-р-р-ря! Давай пика-ап!

Тут же вывожу машину на прямую и, несмотря на сильный боковой ветер, удачно приземляюсь рядом с ангаром. Выключаю мотор, встаю на крыло, козыряю:

- Задание выполнил, разрешите получить замечания!

Майданов, надутый, как надменный индюк, выбирается из кабины, прыгает в густой клевер, сдергивает с головы шлем и крутит возле лба пальцем. Затем плюет под ноги, показывает мне кулак и удаляется. Жестикуляция лаконична, красноречива и вполне доходчива.