Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI Страница 42

— Запомните: золото связывает крепче железа, и узелок на золотой нити труднее распутать, чем узел на железной цепи.

Типуайе — это носилки с креслом. Их обычно тащат человек восемь, а если над сиденьем сделан навес от солнца, то иногда и больше. За носильщиками обычно идет смена, взамен уставших на ходу подставляющая свежие плечи, так что европейцу только остается покачиваться, дремать и лениво подгонять палкой нерадивую упряжку. Так своего господина типуайеры несут через горы и леса, по труднодоступным каменистым кряжам и через темную воду, где притаились крокодилы.

— Вы задержались… э-э-э… я спешу… прошу извинить… поезжайте со старшим учетчиком… он дорогу знает…

Плечистый сержант долго ворочался в кресле, потом буркнул:

— Эй, пошел! Ну! — взмахнул хворостиной, и его «кони» тронулись рысью.

— Приветствую! — тоненький бледный человечек небрежно протянул мне узкую, очень белую руку. — Слышал о вас. Граф фон дер Дален.

Граф поражал опрятностью тщательно выглаженного костюма и какой-то томной изысканностью движений. «Парижская дама», — подумал я. Он изящно опустился в кресло, не глядя, протянул руку в сторону, и молодой красивый негр подал ему странно изогнутую трость и шотландскую волынку.

— Не удивляйтесь: я коротаю время только с помощью волынки. Вы любите волынку? Нет? Этот инструмент требует особого настроения: он чем-то напоминает мне пастельную туманность моей родины. О да, я немного сноб. Вы правы.

Его упряжка двинулась. Я пошел пешком.

— Совестно ехать на людях? — небрежно цедил граф, грациозно покачиваясь в кресле. — Ах, какой же вы сноб: ваше желание считать негров людьми вполне стоит моей волынки!

Помолчав, он добавил кокетливо:

— В таком случае вы составили бы обо мне превратное представление и в другом отношении. Вы видели молодого негра, подавшего мне волынку? Он вам понравился? О, я польщен, польщен… Я дал ему кличку Савраска, так у нас в России зовут лошадей. И…

— Но почему же именно лошадиное имя?

— Чтобы оттенить свое отношение к этим человекоподобным существам. Я живу в одной комнате с доктором Трахтенбергом. Вы уже знакомы, не так ли? Оба мы достали себе черных наложниц: он — девушку Машку, а я — юношу Савраску. Но Трахтенберг считает Машку своей любовницей, тем самым в известной мере равным себе человеком. Не правда ли — дико? О, как пошло! Но вместе с тем весьма характерно для мира, где царствуют иудеи и марксисты с их низменными идеалами всеобщего равенства, мира и свободы. Я — идейный содомит. Содомия — это шикарно, не так ли?

Я промычал что-то неопределенное, потому что фон дер Дален явно рассчитывал на взрыв возмущения, а я не хотел доставить ему такого удовольствия. Он изящно покачивался в кресле, болтал и играл на шотландской волынке, иногда передвигал зонтик из листьев, чтобы защититься от солнца, играл узкими, странно белыми пальцами, от которых как будто бы исходило сияние. Несколько раз упряжка сильно качнула седока, и негры пугливо съежились, словно ожидая ударов, но граф даже не прикрикнул на них и, надо сказать, этим вызвал к себе некоторую симпатию. Все это фокусы: белая кожа и волынка, Савраска и содом — все это крик отчаяния культурного человека, вынужденного медленно погружаться в слабоумие. Старшина Эверарт — это просто следующая фаза, через десяток лет граф станет таким же… Он сам это знает…

Между тем фон дер Дален взял в руки свою странную трость и стал ждать. Как только упряжка снова его резко тряхнула, он плавным жестом скрипача-виртуоза вытянул руку, нацелился и ловко просунул конец трости между ног впереди идущего носильщика, одного, другого, третьего и четвертого… Люди-животные прибавили шаг, а потом понеслись рысью.

— Не отставайте, господин ван Эгмонт, и не ругайте меня. Вы несете должное наказание! — улыбался граф из-под плетеных ветвей навеса. — Мое изобретение славно действует? Я хочу сделать на него заявку в бельгийское патентное управление: «Инструмент фон дер Далена для повышения энтузиазма типуайеров!» Звучит недурно? Посмотрите-ка! Замечаете изгиб? О, я долго экспериментировал, пока нашел удобный угол наклона!

Граф небрежно протянул мне конец своей трости: он был слегка изогнут и с наружной стороны проколот мелкими гвоздями, концы которых чуть-чуть торчали на внутренней стороне на манер узенькой металлической щетки.

Голландцы — хладнокровный народ, художники — легкомысленная братия, высоколобые снобы — сверхчеловеки, добровольные смертники — замкнувшиеся наглухо люди, рав-подушные ко всему, кроме самих себя. Я был всем этим и потому отправился в Африку. Но в пути что-то во мне произошло, что-то сдвинулось с места, и я потерял обычную власть над собой. Вначале непрерывно чувствовал стыд и удивление, потом удивление сменилось возмущением. «Какое мне дело? — успокаивал я себя. — Я ухожу из жизни с чистыми руками». По мере приближения к вратам Забвения — Итурийским лесам, казалось бы, равнодушие к мерзостям окружающего должно было бы возрасти. Но не тут-то было! В последние недели я уже сдерживал себя только сознательным усилием воли, непрерывно повторяя свое заклинание: «Nolimi tangere» («Пусть ничто меня не коснется» [лат.]). А тут, вступая в свой вожделенный Лес Успокоения, вдруг увидел кривую палку с мелкими гвоздями со следами крови, кожи и волос и вдруг не выдержал: правой рукой схватил трость, выдернул ее из белых холеных рук, левой рукой столкнул наземь шалаш и — о, невероятность! — тростью ударил графа по лбу, повыше холодных серых глаз, как раз туда, где светлые волосы были зачесаны в безукоризненный пробор.

Граф не вскрикнул и не сделал никакого движения самозащиты. И это сразу же привело меня в себя. Что за черт! Ведь это же меня не касается! Упряжка остановилась, но носильщики все еще держали кресло на плечах. Минуту мы смотрели друг на друга. Я задыхался. Потом швырнул трость в кусты.

— Милостивый государь, — спокойно сказал фон дер Далей, глядя на меня с вершины своего трона, — вы находитесь в Африке без году неделю и уже позволяете себе так распускать нервы, к тому же в присутствии туземцев. Я не отвечаю банальной дракой потому, что я — дворянин, а необходимыми качествами аристократа всегда являются самообладание и строгая разборчивость. Я вас переоценил, господин ван Эгмонт, и теперь равнодушно не замечаю вашей плебейской выходки.

— Ну! — мягко бросил он упряжке.

Носильщики дико рванулись вперед. Я один остался на дороге.

Носилки графа уже давно исчезли в кустах, а я стоял на вершине небольшого холма и глядел вдаль.

Текстильные фабрики Бельгии выпускают для местного населения специальные «негритянские» ткани с особо упрощенным рисунком и режущей глаза расцветкой. Конечно, вблизи конголезская деревенская толпа выглядит не столько грубо театральной, сколько нищей. Издали рабочие бригады, двигающиеся в ритме организованного труда, на окраине величественного леса производят праздничное впечатление, и их движение радует как огромный хоровод.