Николай Иванов - Кремлевское дело Страница 42

Уж теперь, казалось бы, мы должны были получить санкцию на арест Давыдова, ведь все незаконные требования Сороки выполнены. Как бы не так! Им были выдвинуты новые условия: вот когда Давыдов выпишется из госпиталя и будет решён вопрос об исключении его из КПСС, тогда, дескать, и будет дана санкция на арест. Как и в случае с Эргашевым всё повторилось, словно в дурном сне.

Не увенчались успехом и попытки договориться с оперативными службами КГБ об организации наблюдения за Давыдовым. Шли первые месяцы так называемой перестройки, и руководство КГБ в очередной раз заняло выжидательную позицию, дескать, надо разобраться, куда подуют новые ветры. Нам намекнули, что если бы с такой просьбой к ним обратился Генеральный прокурор СССР – другое дело. Но сегодня прокуратура вовсе не горела желанием проявлять активность. Следствие оказалось в цейтноте.

Если в случае с Эргашевым мы знали каждый его шаг, пользуясь оперативной информацией, и видели, как его толкачи на самоубийство, убеждая в принятии «мужественного решения», то в ситуации с Давыдовым отсутствовала даже такая информация. Было лишь известно, что 15 мая Давыдова уведомили об увольнении, что партком готовит партсобрание в МВД для исключения коммуниста Давыдова из рядов КПСС, о чём он, конечно же, прекрасно знал. 16 мая Давыдов сам звонил из госпиталя в управление кадров МВД УзССР и уточнял мотивы и формулировку увольнения.

Утром 17 мая 1985 года медперсонал обнаружил в одноместной палате № 80 на кровати труп Давыдова с огнестрельным повреждением в правой височной области головы и зажатым в правой руке пистолетом. Труп был обложен вокруг головы четырьмя подушками, накрыт сверху двумя одеялами и халатом. На постели обнаружены три стреляные гильзы и одна пуля калибра 5,45 мм . Две аналогичные пули позднее были извлечены из трупа Давыдова. В обойме пистолета находилось пять патронов. В палате в шкафу висел костюм покойного, где в правом внутреннем кармане пиджака обнаружены две записки.

Одна записка на двух листах адресована первому секретарю ЦК КП Узбекистана Усманходжаеву и Министру внутренних дел УзССР Ибрагимову. Приводим её текст без сокращения:

«Глубокоуважаемый Инамжон Бузрукович!

Товарищ министр, Ниматжан Ибрагимович!

Ухожу из жизни из-за неизлечимой, как я уверен, болезни, полученной на предприятии Миисредмаша, и тяжёлой душевной депрессии. За всю трудовую жизнь не имел взысканий, ничем себя не запятнал. Горько и обидно, что неожиданное предложение идти на пенсию сделано в столь бесцеремонной и даже грубой форме, хотя я сам собирался подать рапорт осенью.

Сейчас, по-моему, стало легче оболгать ответственного работника, чем когда-либо. Запачкают грязью и говорят – отмывайся, а нет… И мне кажется, кто-то хочет оклеветать меня, взвалить на меня грехи бывших руководителей, очернить безупречную работу в МВД в течение 16,5 лет.

Ухожу честным работником органов МВД, коммунистом, генералом, отцом. Прошу позаботиться о семье, моих кристально чистых тружениках – маме, жене, детях, им будет очень тяжело.

Спасибо партии и правительству за всё.

Дополнение:

Сегодня получил сообщение. Приказом по МВД СССР от 11 мая с.г. я уволен на пенсию без права ношения формы. Я считаю это бесчестьем для генерала, заслуженного работника МВД СССР и заслуженного инженера УзССР. Никто не переговорил со мной, не высказал каких-либо обвинений или претензий. Неужели сейчас такая слепая и фанатичная вера каким-нибудь клеветникам?! Неужели вот так, походя, можно жестоко оскорбить члена КПСС с 33-летним стажем, генерала?! Не могу ничего понять, сердце – сплошная кровавая рана, веры в справедливость нет!

Я вынужден сам принять крайнюю меру к сохранению своей чести и достоинства. А перед этим – не лгут!

Последняя просьба – достойно похороните.

Иначе объясняются мотивы самоубийства в записке Давыдова к семье. Здесь уже ни слова о его преследованиях, клевете. Что это: двойная бухгалтерия даже перед смертью? Впрочем, сравните сами:

«Милые мои, дорогие Женя, мама, Саша, Света, Серёжа и все родные!

Знаю, болен неизлечимой болезнью, я считаю – болезнью крови, так как к вечеру она становится какой-то болезненной, возникает давление и сильная боль в голове. Уже ряд лет РОЭ крови доходит до 35! (Сейчас – 36!). Мочекаменная болезнь и пиелонефрит доставляют страдания. Постоянные кровотечения из прямой кишки наводят на мысль о её раке. Левое ухо полностью оглохло. Начались приступы мерцательной аритмии. Считаю, что все эти болезни – в какой-то мере расплата за работу на атомном предприятии…

Чувствую себя плохо. Не хочу быть в тягость всем, прозябать неизлечимым. Ухожу из жизни честным коммунистом, генералом. Позаботьтесь, пожалуйста, Серёжа и все о маме – ей будет очень тяжело.

Милые мои, Вы должны быть крепкими, жить дружно.

Простите, прощайте.

А дальше всё повторилось, как и в случае с самоубийством Эргашева. Поскольку творческая фантазия у партийных аппаратчиков весьма скудная, усманходжаевские прихлебатели разыграли очередной спектакль по уже известному сценарию. В Кремль понеслись вопли о следователях, которые не дают спокойно работать по перестройке общества, компрометируют руководящие органы республики, незаконно преследуют честных работников. Вот и Давыдов, которого мы, мол, знаем как принципиального, честного коммуниста. Нет оснований ему не верить. А он в предсмертной записке утверждает, что стал жертвой клеветы, преследований, возмущён этим произволом, но и перед смертью благодарит за всё партию и правительство. Эти следователи постоянно терзали его допросами, издевались, вот он и не выдержал. Республиканская прокуратура начала расследование обстоятельств самоубийства Давыдова, необходимо во всём тщательно разобраться…

Никто даже не обратил внимание на то, что в своём предсмертном послании Давыдов сам отрицает какие-либо беседы и допросы в связи с уголовным делом: «Никто не переговорил со мной, не высказал каких-либо обвинений или претензий». И никто не задался вопросом, почему в записке семье он объясняет самоубийство лишь состоянием здоровья, а в записке Усманходжаеву – клеветой в его адрес? Одним словом, всё происходило по старой схеме: и следственную группу скомпрометировали, лишили её важного источника информации, и дело по самоубийству Давыдова сохранили в местной прокуратуре, под своим контролем.

Правда, на сей раз Прокуратура УзССР действовала более оперативно. Уже 20 июня 1985 года расследование было завершено и его результаты изложены в постановлении о прекращении уголовного дела. Приведём некоторые выводы из этого документа: