Яков Кумок - Губкин Страница 42

«18.5.1914. С утра до позднего вечера лажу по горам идолам и замечаю, что мне в этом году почему-то стало тяжело подниматься на горы. Раньше я без всякого затруднения поднимался на очень высокие горы — и не чувствовал ни усталости, ни одышки, а теперь пройду несколько сажен и чувствую, что дышать нечем. Очевидно, начинаю стареть, а может быть, я еще не оправился от зимней болезни, после которой я стал чувствовать, что мне стало трудно подниматься».

«3.6.1914. Мечусь, словно бес перед тучей. Поездка сменяет поездку то в Черные горы, то в Чит-юрт, то в Сангачалы, то в Сальяны, а скоро полечу в Нафталан… За день устаю до последней степени. Приезжаю домой, т. е. на временную квартиру, совершенно усталый, неспособный ни к чему, кроме сна. Встаю рано, в 5–6 часов утра, и снова за работу, и так изо дня в день без перерыва, без оглядки, с нарастающей смутной тревогой. Отдыхаю, и то условно, только в поезде — в пыли и духоте.

Сейчас я в Сальянах. Ко всем… невзгодам… прибавились комары, искусавшие меня всего: ноги зудят, руки зудят. Повскакали волдыри на руках, на ногах, на ушах и на лице. Ничего подобного я в своей жизни не испытывал, даже в нашем Позднякове, изобилующем комарами. Не знаю, как от зуда отделаться. Вылил целый флакон одеколона — не помогает».

В 1913 году пришлось ему стать свидетелем трагических случаев, на которые болезненно-сочувственной нотой отозвалось его сердце.

«С таким инженером мой пойдет куда хочешь. Якши инженер. Мой не видал такой инженер. Другой инженер кричит. Что такое? Ругается: туда не так, сюда не так. Что такое? С тобой моя поедет Сумгаит», — так описывает Иван Михайлович свою первую встречу с Кули Ирза-оглы, которого нанял в помощники (письмо от 8.7.1913). «Славный молодой татарин, послушный, деликатный. С собой он привез своего племянника Таги — 15-летнего мальчика. Этот у меня исполняет обязанности коллектора… Я выучил его завертывать (образцы пород. — Я. К.) и писать (да, писать!) цифры. Учу его теперь читать. Способный, каналья. Он мне завертывает и записывает образцы. Я об этом даже и не думаю. …С этими чуждыми мне по вере и языку людьми я разъезжаю по степи и чувствую себя в полной безопасности. Они подмечают мои малейшие желания и стараются мне угодить. Днем у меня теперь всегда горячий чай. Кули купил большой глиняный кувшин. Наливает его каждое утро водою. Возит с собою чайник и посреди степи на кизяках кипятит мне чай. Этого для меня никто не делал. Кроме того, я вожу с собою бутылку или две нарзана и вино. Так что питьевое продовольствие в этом году у меня поставлено образцово. …Ходим под палящим солнцем по степи и распеваем: и я и Таги. Он что-то непередаваемое поет, с какими-то руладами и завываньями. А я мурлычу что-нибудь свое родное поздняковское. Часто своими концертами пугаем население степи: лисиц и зайцев. Услышат они наше пение — и удирают».

«19.9.1913. 18 сентября утром я возвратился в Баку. Здесь меня ждало очень печальное известие. В мое отсутствие мои рабочие татары — братья Таги и Юсуф, временно заменявший Кули, который уезжал в Аджикабул для покупки корма лошадям, воспользовавшись свободою, затеяли игру вместе с живущими на водопроводе служителями. Эта игра состояла в прыганье через стол. В игре принимал участие даже конторщик, служащий в городском водопроводе. Юсуф, брат Таги, захотел по примеру конторщика перепрыгнуть стол, но это ему не удалось. Он задел ногами за стол и упал на руки. Сгоряча он ничего не почувствовал, даже продолжал курить. Но через несколько минут он уже закричал «умираю!». К нему подбежали Кули, дня за два перед этим вернувшийся из Аджикабула, и Таги. Поднялся переполох. Юсуф в ужасных муках корчился на земле. Производитель работ Сикорский, видя, что дело плохо, отправил Кули с Юсуфом в Баку в Михайловскую больницу. 16 сентября вечером Юсуфа отвезли, а сегодня в 4 часа утра он помер, почти в полном сознании и в страшных муках.

Когда я с поезда приехал к Цатурову, меня ждало письмо конторщика о происшедшем несчастье. Я тотчас же поехал в лечебницу и стал просить докторов побольше уделить внимания на Юсуфа. Заведующий хирургическим отделением сразу мне сказал, что он помрет. Оказалось, что во время прыжка Юсуф порвал тонкую кишку. Не помогла ему и произведенная операция, тем более что со стороны докторов он встретил самое холодное и безучастное отношение, как будто умирал не человек, а собака.

Юсуфу было 27 лет. После него осталась жена с 4 детьми, из которых старшему 7 лет, а младшая девочка — грудная. От Таги пока скрываем, что Юсуф помер, но он, очевидно, угадывает и плачет по целым ночам. Он не ревет, а скулит, хнычет и, видимо, тоскует, тоскует и страдает глубоко.

На меня эта нелепая смерть произвела удручающее впечатление. Юсуф был такой же славный и милый человек, как и Таги. Тихий и скромный, услужливый и деликатный. Он мне нравился даже больше Кули. Любопытно, что он на предложение Кули возвратиться в Аджикабул ответил, что он подождет меня, чтобы лично проститься со мною. Бессмысленнее этой смерти от неосторожного прыжка я представить себе не могу. Мне думается, если бы ему сразу сделали операцию, он остался бы жив. А теперь злая и слепая судьба у четырех малюток отняла отца-кормильца».

«Между 19 и 28.9 1913. 28 сентября я переезжаю в Баку. Буду ездить на работы оттуда. Со мной едут неизменные мои Кули и Таги. Таги горюет и тоскует… Тело Юсуфа я отправил на его родину в селение Наваги, где его и похоронили. Сиротам послал с Таги 25 рублей».

Глава 28

Вернувшись глубокой осенью 1912 года в Петербург, Иван Михайлович сдал в печать две работы: уже упомянутую «К вопросу о геологическом строении средней части Нефтяно-Ширванского месторождения», в которой обнародовал свой способ составления структурных карт и детализировал залегание рукавообразной залежи, и «Обзор геологических образований Таманского полуострова». Начало второй работы столь отлично по стилю от большинства научных статей, что стоит его выписать:

«На мою долю выпал счастливый случай работать в районе, геологический интерес к которому проявлялся неоднократно со стороны ряда выдающихся как европейских, так и русских ученых и исследователей.

В разное время в нем побывали Паллас (1773), Воскобойников и Гурьев (1832), Вернейль (1838), Леплей (1842), Хюо (1842), Дюбуа де Монпере (1843), Анисимов (1845), Абих (1865), Кошкуль (1865), Байар (1899), Андрусов (1903) и многие другие. Мне пришлось наблюдать факты и явления, останавливавшие внимание перечисленных исследователей, и у них учиться правильному восприятию, оценке и обобщению всех этих фактов и явлений, дающих отчетливую картину геологического строения полуострова».