Борис Малиновский - Участь свою не выбирали Страница 42

Те, кто был на фронте, могут представить, как такое поведение действовало на людей. Не зря любили разведчики Николая Тимофеевича! Много такое бесстрашие значило на войне, где человек становился комком обнаженных нервов! Но, если говорить о характере Мартынова, то это, пожалуй, не все. Он не был безрассудно храбрым!

Много позднее, уже в Белоруссии, я оказался случайным свидетелем другой картины. Как-то пришлось мне идти по плохо замерзшему, запорошенному снегом, с редкими кустами болоту. Впереди себя увидел быстро идущего человека. Внимательно приглядевшись, узнал Мартынова. В этот момент с вражеской стороны прозвучали орудийные выстрелы, и сзади нас шлепнулись в болото и глухо разорвались два снаряда. Падая на землю, я увидел, как одновременно со мной упал и Мартынов. Потом мы так же одновременно вскочили и побежали вперед и снова упали на сырую кочковатую землю болота при следующем снаряде. Мартынов был немного дальше меня от разрывов, но вел себя так же, как и я. На этот раз он был один и, зная об этом, не хотел рисковать своей жизнью.

Чтобы завершить разговор о храбрости, приведу несколько строчек из письма командира батальона одного из стрелковых полков дивизии Василия Ивановича Турчанинова:

"В годы войны я заметил такой факт: как правило, солдаты, сержанты и офицеры, в повседневной жизни ничем не выделяющиеся, тихие и спокойные, в бою ведут себя храбро, показывают образцы бесстрашия, и наоборот: демагоги, всезнающие хвастуны зачастую в сложных ситуациях теряют головы и могут совершить предательство.

В батальоне, которым я командовал, был офицер, лейтенант Г.[29]. Парень очень хвастливый, по его рассказам, он сам мог победить Германию. А вот когда в бою под мызой Картужи немцы перешли в контратаку, Г. струсил, оставил взвод и сам убежал назад в лес. Взвод погиб.

И наоборот, был в батальоне командир роты старший лейтенант Куйкубаев. Любил помолчать, о своих победах никогда не говорил, но был безмерно храбр и одновременно рассудителен. Рота под его командованием всегда отлично выполняла боевые задания. И таких примеров можно было бы приводить много".

Мне остается добавить, что написавший эти строки сам был примером скромности и бесстрашия одновременно.

Чем дальше от Понырей продвигались наши войска, тем слабее становилось сопротивление противника. Гитлеровцы оставляли деревню за деревней, боясь, очевидно, попасть в окружение. Это были уже не те веселые курские села, через которые мы проходили перед наступлением. В некоторых совсем не было молодежи – фашисты угнали ее в Германию. Попадались села, где окна были заколочены досками. Эпидемия тифа опустошила их.

Иногда полк отставал от пехоты, и тогда нарушалась связь с передовой. Но все равно артиллеристы делали свое дело. Помню, как-то во время ночного марша из штаба полка нам передали по рации, что на шоссе, по которому противник отводил технику, скопилось много танков, машин и артиллерии. Было приказано немедленно произвести массированный огневой налет. Начальник штаба капитан Воскобойник, сменивший Агапова, приказал огневикам развернуть орудия, а мне – подготовить данные для стрельбы. Орудийные расчеты не заставили себя ждать, я тоже; через считанные минуты шквал орудийного огня заставил всех вздрогнуть. Спустя день, проезжая место обстрела, увидели результаты "работы" дивизиона – на обочинах шоссе валялись разбитые автомашины, орудия, неубранные трупы гитлеровцев. В сражении на Курской дуге проявился, как никогда раньше, накопленный за войну боевой опыт наших солдат и командиров – незримое, но страшное оружие, которое вкладывает в руки людей война. Фашистские войска в 1941 году имели это оружие. Теперь оно появилось и у нас! С избытком!

В конце боев, когда, казалось, уже мало что нам угрожало, мы потеряли комбата – старшего лейтенанта Панкратова, всеобщего любимца и весельчака, и чуть было не лишились Мартынова. Перед наступлением они укрылись в блиндаже с накатом из бревен и земли. После нашей артподготовки, когда роты пошли вперед, враг открыл огонь из тяжелых орудий. Один из снарядов угодил в угол блиндажа, но не разорвался, а своей ударной силой развалил накат. Как потом оказалось, в этом углу сидел Панкратов. Мартынова завалило бревнами и песком. Правую руку его зажало между бревнами, и она торчала наружу. Под тяжестью навалившихся бревен и земли, оглушенный ударом, он начал терять сознание… Обстрел продолжался. Когда прибежали командир дивизиона и разведчики, сидевшие в соседнем блиндаже, то, увидев торчавшую руку, первым откопали Мартынова. Левой рукой он прижимал к груди голову Панкратова, оторванную снарядом. Несколько дней Мартынов был сам не свой, но в санбат не пошел, хотя дивизию отвели на отдых.

Много значила в бою взаимовыручка! Не раз проявилась она и здесь, в боях на Курской дуге. Во время наступления на местечко Жирятино разведчик нашего дивизиона Петр Иванович Ященко, которому тогда шел девятнадцатый год, оказался на минном поле. Он понял это только тогда, когда неподалеку почти одновременно раздались два взрыва и его обдало пороховой гарью. Инстинктивно он упал на землю. Осмотревшись, увидел, что из пяти солдат минометного расчета, бежавших справа от него, поднялись только трое. Два солдата, очевидно, были ранены и лежали на земле. Боясь сделать неверное движение, он застыл на месте, а потом, решившись, стал пробираться к потерпевшим. Состояние предельного напряжения, когда он шел но минному полю и после перевязки раненых выводил их с опасного места, с трудом отыскивая свои следы, запомнилось ему на всю жизнь.

Через три дня тяжело ранило самого Ященко. Он потерял сознание. Очнулся в медсанбате. Уже после войны, в год сорокалетия битвы на Курской дуге, надеясь найти неизвестных спасителей, Ященко рассказал об этом случае на встрече ветеранов дивизии. Мне особенно запомнилась последняя его фраза: "Когда увидел раненых солдат, подумал – если не помогу им, то и мне, если что случится, не помогут. Поэтому так поступил. И не ошибся!"

Боевая обстановка, к сожалению, не всегда давала возможность своевременно вынести раненых с поля боя. Так случилось и при наступлении на село Старая Рудня на той же Курской дуге. В жестоком бою за село солдаты 228-го полка нашей дивизии понесли большие потери. На следующий день гитлеровцы окружили, а потом захватили село. Дома и сараи были заполнены ранеными. Остатки нашей роты едва вырвались из окружения. Среди них были старший сержант связной командира роты Михаил Андреевич Шмытько и автоматчик Федор Яковлевич Щербин. Когда на следующий день село было отбито, среди остававшихся семидесяти раненых солдат не было ни одного живого – враги добили их. Шмытько поручили собрать документы, ордена и медали погибших. Рассказывая этот случай мне, он с волнением вспоминал, как нес в штаб два вещмешка – с документами и орденами…