Менахем Бегин - В белые ночи Страница 43

Земля ушла из-под моих ног. Голова закружилась. О чем он говорит? — спросила я себя. — Какой шпионский центр? Что за связь с британским посольством? Что за шпионка? «Это ошибка, гражданин следователь, — сказала я, — ужасная ошибка. Я уверена, что моя учительница не могла сделать ничего дурного. Она пожилая женщина. Немного, правда, старомодная, но очень предана родине. Она давала частные уроки крупным начальникам, муж хорошо ее знал. Она бывала у нас, и муж однажды в шутку попросил ее обучать меня языку, чтобы мне не так скучно было ждать его возвращения с работы. Так получилось, что я стала изучать английский». Я успела взять всего несколько уроков. Потом мужа арестовали, и учительницу я больше не видела. Клянусь вам, гражданин следователь, что на уроках английского ничего другого не было».

Следователь посмеялся надо мной и над моими клятвами. «Нам все известно, — сказал он. — Теперь пойдете в камеру, немного подумаете, и все нам расскажете». На обратном пути мне снова послышался голос мужа. В камере не могла сомкнуть глаз: мне казалось, что муж зовет меня, стонет, просит о помощи. Он был намного старше меня, почти старик. Он был мне вроде отца, и теперь звал на помощь. А чем я могла ему помочь? До сегодняшнего дня не знаю, действительно ли он находился в соседней камере или мне все показалось.

Время шло, и однажды следователь сообщил мне, что муж умер. Я плакала, как девочка. Очень жалела доброго, старого человека. Следователь дал мне немного поплакать. «Успокойтесь, — сказал он. — Ваш муж был шпионом и врагом народа. В любом случае его ждал расстрел. Теперь расскажите нам все. Какие задания шпионского центра вы выполняли».

Следствие длилось еще много времени. Я сказала следователю, что требую суда, на котором сумею доказать свою правоту. «Я верю в советское правосудие», — сказала я. «Для такой, как вы, — ответил следователь, — не нужен никакой суд. Доказательства и без того ясны. Вас будет судить Особое совещание». Я была женой человека, обвиненного в шпионаже, взяла несколько уроков английского языка и за это получила пять лет лагерей. Будь я действительно шпионкой, я бы обрадовалась. Пять лет для шпионки — это смех. Я — ПШ.

— Что значит ПШ? — спросил один из нас.

— Не знаете? — подозревается в шпионаже. Все же в НКВД существует справедливость: меня осудили не за шпионаж, а по подозрению в шпионаже. Посчитались, наверное, с тем, что я не успела изучить английский…

Я инженер-механик, — начал свой рассказ «диверсант». — Занимал на заводе различные административные должности. Был членом партии. Часто получал премии и благодарности за хорошую работу. В 1937 году меня арестовали. Завод не выполнял план, и меня обвинили в саботаже. Мы действительно не выполнили план, но в чем моя вина? Мы не получили вовремя сырья, несколько станков сломалось и, несмотря на все усилия, не удалось достать запчасти. Но объяснения не помогли. Другой инженер заявил на очной ставке, что он предупреждал меня о возможной поломке станков и я ответил, что беспокоиться нечего, заменим старые детали новыми. Это был, по словам следователя, злостный саботаж. Письма, в которых я просил обеспечить нас запчастями, были, по словам следователя, написаны для маскировки моей диверсионной деятельности. Мне дали десять лет. Я отбываю уже четвертый.

— Ах, — сказал «саботажник», — что вы, новенькие, знаете о севере? Что вы знаете про лагерь? Здесь, в больнице, неплохо. Есть кровать, простыня, одеяло. Клопы? К ним привыкают. Днем лежать можете? — Можете. Суп подают к кровати? — Подают. Что еще человеку надо? Вот когда попадете в лагерь, когда выйдете на заре на производство, — поймете, как живется лагернику.

Теперь лето, легкая пора. Верно? Но когда выйдете на работу, поймете, что и летом север не шутит. У нас на севере водятся мошки, маленькие такие, их даже трудно увидеть. Они, проклятые, любят лагерника, очень его любят, проклятые. Они садятся на лицо, на руки, влезают в уши, в ноздри, под кожу. Их миллионы, миллиарды. И они жалят, ох, как они жалят! Нет, это не комары. Комар — приятное насекомое. Мошка — это северная муха, и она сторожит заключенного надежнее любого стрелка, надежнее всех охранников с ружьями. Как? Из нашего лагеря бежал заключенный. Ему стреляли вслед, за ним гнались, искали с помощью собак, и все напрасно. Заключенный исчез. Охранявший его стрелок уже готовился занять его место в лагере. Через три дня беглец вернулся сам. Узнать его было нельзя. Хотели посадить его в карцер, но он клялся, что никогда в жизни не попытается больше бежать. Северные мухи хорошенько его проучили. И вам советую остерегаться мух. Перед выходом на работу обязательно покрывайте чем-нибудь руки и лицо. Иначе будет плохо. И не пытайтесь бежать. Сами же вернетесь.

— Впрочем, — продолжал старожил наставлять новичков, — вы приехали на все готовое. Здесь больница, кругом лагеря. В одном из них будете работать. Получите нары в бараке. Знаю, что там будете тосковать по тюрьме или по этой больнице, как тоскую я по своим зубам. Но все же у вас будет крыша над головой. Когда я прибыл сюда, здесь не было ни лагерей, ни бараков. Стояла зима. Мороз доходил до сорока, пятидесяти, иногда до шестидесяти градусов. К тому же зимой дни — не дни, как летом ночи — не ночи. Зимой светло всего несколько часов в сутки, в остальное время — непроглядная ночь. Ну и что? Работать можно и ночью. Освещает белый снег.

Мы спали в снегу. Единственную палатку заняли охранники. Сначала нам приказали установить проволочную ограду, потом четыре сторожевые вышки. Лишь после того, как мы своими же руками окружили себя проволочной оградой и на вышки поднялась охрана, нам разрешили строить бараки. Лагерь строился не один день. После двенадцати, четырнадцати, шестнадцати часов работы нам приходилось закапываться глубоко в снег, в наши белоснежные постели. Не каждый мог встать наутро. То того, то другого находили беспробудно спящим. Напрасно стрелки кричали: «Вставай, на работу!», напрасно тормошили его, проклинали, пинали ногами. Порой число заключенных, навек уснувших в снегу, превышало число поднявшихся работать. Но строительство не прекращалось. Прибывали новые заключенные.

Что мы строили? Прокладывали железную дорогу, по которой вы доехали до Кожвы и которую вы будете тянуть дальше. Вас порастрясло во время езды? Да, она немного кривовата, эта б… Так уж строили. Торопились… и все равно не сумели выполнить план. Однажды, когда я был уже прорабом, на наш участок приехал большой начальник из Москвы. Он кричал: «Партия и правительство поставили перед нами задачу, и мы должны ее выполнить к установленному сроку. Дорога будет открыта, даже если под каждый метр рельсов придется положить человека!» Большой начальник говорил о железной дороге длиной семьсот километров. Теперь подсчитайте, сколько людей надо положить, чтобы вовремя справиться с задачей, поставленной партией и правительством. Не знаю, лежат ли под рельсами семьсот тысяч человек, но сотни тысяч несомненно нашли здесь могилу. К сроку мы не управились, но дорогу все же открыли. Правда, она немного кривовата…