Игорь Оболенский - Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико Страница 43

— Вера Ивлиевна, я вас вожу, — напоминает Профессор.

Верико открывает оба глаза.

— Господи, чем я перед тобой провинилась, что ты окружил меня такими идиотами!..

И далее она минут десять с трагедийным надрывом сетует на судьбу. Верико Анджапаридзе критики включали в десятку лучших трагедийных актрис ХХ века, и, когда она с таким пафосом говорила на сцене, зал рыдал. Но Профессор был человеком дела и эмоциям не поддавался. Когда Верико утомилась и замолчала, он спокойно говорит:

— Деньги давай.

Верико тяжело вздыхает, переворачивается на другой бок и бормочет:

— В тумбочке посмотри…»

— Знаете, каким был папа? Он считался другом Сталина, присутствовал на всех его застольях, так как был непревзойденным тамадой. Но и отец обожал Сталина, безоговорочно верил ему. Посвятил ему три фильма — «Падение Берлина», «Незабываемый 1919-й» и «Клятва».

Кстати, один из своих фильмов — исторических — папа снял во время войны. Когда Сталин посмотрел это кино, в котором у актеров были дорогие костюмы, на женщинах — старинные серебряные украшения, массовка исчислялась сотнями, то отдал распоряжение отпечатать как можно больше копий картины и забросить в немецкий тыл. Чтобы враги увидели, как сильна наша страна, раз может позволить себе снимать такое кино во время войны.

Почему папа снимал такие фильмы? Не думаю, что он был наивен. Скорее он просто верил Сталину. Верил и любил его. Потому, наверное, иногда позволял себе небезопасные фантазии. Так, снимая «Падение Берлина», он включил в фильм эпизод прилета Сталина в поверженную немецную столицу. Чего, как известно, на самом деле никогда не было.

Папа потом рассказывал, что во время показа картины вождю он сидел как на иголках. А Сталину, наоборот, все очень понравилось. «Знаешь, Михаил, — сказал он отцу, — а я ведь на самом деле думал полететь в Берлин. Теперь жалею, что не сделал этого. Так что ты был абсолютно прав».

Мама же Сталина ненавидела и никогда этого не скрывала. Но главным объектом ее ненависти был Берия. Так получилось, что во время одной из гастрольных поездок на мамину подругу, молодую актрису театра имени Марджанишвили, обратил внимание Берия, бывший, как известно, большим любителем красивых женщин. Лаврентий Павлович сказал девушке, что вечером придет к ней в гостиничный номер. А она жила в одной комнате с мамой. И что сделала мама? Забралась под кровать. И когда Берия и несчастная оказались в постели, мама засмеялась. Хозяин Лубянки вытянул Верико из-под кровати буквально за ноги, но сделать ничего не смог. То, что мужа Верико любит сам Сталин, ни для кого не было секретом. Вот когда Сталина не стало, Берия сумел отомстить нашей семье.

Кстати, одно время мы были с Берия соседями. Это было в Москве, где на «Мосфильме» папа снимал сталинскую трилогию. Мы жили тогда на Садово-Кудринской, неподалеку от дома Лаврентия Павловича. Пока был жив Сталин, Берия был бессилен. Но после того, как вождь умер, все началось.

Папа успел снять документальную ленту «Великое прощание» о похоронах Сталина. Он брал меня с собой на студию документальных фильмов, и я вместе с ним просматривала километры пленки, запечатлевшей прощание со Сталиным.

А уже следующий его сценарий, тоже посвященный Сталину, не приняли. Вскоре папу исключили из членов партии и отправили в ссылку в Свердловск.

Когда он смог вернуться в Грузию, его не допустили до кинематографа. Хотя был ли в те годы хоть один человек, который не посвящал Сталину книги, фильмы, музыку?

Поскольку папа хорошо рисовал, он занялся мультипликацией. И все равно умудрился снять мультфильм, посвященный Сталину. «Мыши хоронят кота» он назывался. По сказке Василия Жуковского.

Папа был очень талантлив — организовал в Тбилиси оперный театр, занимался скульптурой. А как он пел! Я храню магнитофонные ленты, на которых записаны романсы в его исполнении. Стоило ему взять в руки гитару, все были сражены наповал. Женщины обожали отца и всегда, завидев его, просили спеть. Папа, разумеется, не отказывал…

Наливайте себе вина, очень вкусно. Или вы хотите белое? У меня есть цинандали.

На столе стоял кувшин с красным полусладким, которое в дом Софико присылали знакомые виноделы из Кахетии не один десяток лет. И тут же — бутылка магазинного цинандали. Увы, наставника в винных делах у меня тогда не нашлось. И я — к изумлению хозяйки, никогда не забуду ее чуть насмешливый взгляд — выбрал вино из бутылки. Софико кивнула и спустившийся к нам за это время ее младший сын наполнил мой бокал. Сама Чиаурели пила, конечно же, киндзмараули.

Знаете, за что давайте выпьем? У нас в Грузии первый тост всегда был «За мир!». Раньше это казалось таким банальным. А сейчас, после гражданской войны, когда сосед шел на соседа, значение тоста понимаешь по-другому. Тост, над которым мы все издевались, вдруг стал таким злободневным. Мир! Оказывается, самое главное, чтобы был в доме мир. Не в квартире, а в городе, стране. Чтоб был мир, чтоб не бояться выходить на улицу, чтобы люди здоровались друг с другом.

Мой любимый тост? За здоровье. Мы сейчас приблизились к тому возрасту, когда понимаешь, что оно не безгранично. Нет ничего дороже жизни. Она бесценна, ее нам даровал Господь. И ее нужно ценить в каждом проявлении. Она неповторима, и в этом ее главное чудо. Иногда задают такой вопрос — хотелось бы мне повторить свою жизнь заново? Да ни за что. Она была прекрасна, ярка, интересна. Но заново все переживать? Увольте!

Рассказать о детстве? С удовольствием!

Мои мама и папа были партнерами. Встретились и полюбили друг друга. Для кого-то это была трагедия. А для них — счастье. Хотя бы потому, что на свет появилась я.

Они тогда уже жили в доме на Пикрис-горе. Мама потом рассказывала, что 21 мая 1937 года в три часа ночи раздался стук в дверь. Мама вздрогнула. Время было такое, что ночные визиты ничего приятного не сулили. Открыла — на пороге стоял Сталин. А рядом с ним — Ленин.

Так папины друзья, актеры Геловани и Мюффке, которые снимались у него в фильме «Великое зарево», решили подшутить и в гриме заехали домой к родителям.

«Хулиганы, сволочи, гады!» — кричал отец. Но беременная Верико уже не могла прийти в себя. И Сталин с Лениным практически приняли роды.

Я родилась, и месяц у меня не было имени. День моего рождения — это именины святой Елены. Мама и хотела назвать меня Еленой, а отец — Софьей. Между ними месяц шли споры. В итоге, когда мне исполнился месяц, папа написал два этих имени — София и Елена — на бумажках и бросил в папаху. Взял меня на руки, поднес к шапке и запустил в нее мою ручонку. И я достала записку с именем Софья.