Рейнхольд Эггерс - Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945 Страница 43

Поскольку между пленными и их родиной разрешался обмен письмами, возникла необходимость в цензуре, направленной на совладание с этой очевидной, хотя и официальной течью в кольце безопасности любой страны. Количество входящей почты контролировать мы не могли, зато ограничивали исходящую почту до трех писем и четырех открыток в месяц от каждого заключенного. Последние писались исключительно на специальных бланках.

Количество продовольственных посылок через Международный Красный Крест не было ограничено.

Число частных посылок с одеждой на человека составляло четыре в год, — Международный Красный Крест отвечал только за их транспортировку. Посылки с провиантом с оккупированных территорий, таких как Франция, Польша и Голландия, отсылались частным образом и только по предъявлении соответствующих форм, получаемых в самих этих странах. Именно в частных посылках мы и находили уйму запрещенных предметов. Независимые благотворительные организации, такие как YMCA[67], отправляли посылки как отдельным людям, так и для общего пользования.

Письма проверяли визуально и химически на коды и тайнопись, а посылки просвечивали рентгеном на запрещенные предметы. В Кольдице мы разрешали немецкие газеты, если не находили в них ничего, что могло бы оказаться полезным заключенным, например расписания железных дорог или другие похожие объявления. Некоторые книги и авторы находились в черном списке. Технические книги, как правило, разрешались, но, разумеется, существовали и исключения.

Все это главным образом было пассивной обороной. Активная оборона в делах безопасности состояла, наряду с остальным, в приобретении и внедрении агентов в ряды врага. «Контрразведка без агентов — все равно что домохозяйка без метлы», — сказал мне однажды один русский.

В Кольдице у нас не было своей «метлы», никакого поста подслушивания вообще. За все время, что я там был, у нас было только два стукача, да и те предложили свои услуги случайно и по собственной инициативе, а не в результате нашей вербовки и сдали своих людей только единожды в каждом из случаев. Еще одного вовремя засекла противная сторона и тем самым сделала неэффективным.

Из посылок мы выбирали и конфисковывали массу материала для побега, и наш музей экспонировал разнообразные предметы в виде униформ, пропусков и гражданской одежды всех родов, произведенные или приобретенные пленными. Во многих отношениях я склонен признать неудачу, неудачу в некоторых случаях только подозреваемую и доказанную лишь после окончания войны. Должно быть, наши практические меры оставляли желать лучшего, о чем свидетельствует множество побегов. Я знал, что где-то должны были быть бреши, через которые в замок поступала информация и материальная помощь[68].

За всю войну мы не нашли ни одного английского кода или тайного письма и только пару кодов у других национальностей. Большей частью закодированные сообщения оказывались довольно безвредными и касались личных или политических дел.

Что мы находили чаще всего, так это деньги, немецкие военные пропуска, гражданские удостоверения личности, карты с деталями размещения пограничных караульных постов, инструменты (особенно ножовки), детали миниатюрных радиоприемников, компасы, красители, ткань для гражданских костюмов с отмеченными на ней выкройками, таблетки для вызывания симптомов различных болезней и так далее. Да уж, в Кольдице на отсутствие занятий или возможностей поучиться нам жаловаться не приходилось. В свое время даже ОКВ в Берлине начало реагировать и само призадумалось. К лету 1943 года оно сформировало идею и потом составило план. Почему бы не скопировать методы британского военного министерства и не попробовать установить коммуникацию с нашими собственными пленными в руках союзников так же, как они пытались (и только ли пытались?) делать с их пленными в Германии?

Так как служба охраны в Кольдице могла похвастаться большим опытом в этом деле, благодаря постоянным «урокам» со стороны Британской секретной службы, для налаживания связи с нашими пленными, главным образом находившимися в Соединенных Штатах, ОКВ остановило выбор на нас. Местные лидеры партии были обязаны предоставить нам списки ее надежных членов, содержащихся в плену. Все письма к ним проходили «обработку». Берлин посылал нам предметы для отправки этим адресатам немедленно по установлении контакта, и мы тратили уйму времени, комплектуя партии посылок, «начиненных» по улучшенным британским или французским методам.

Для начала нам приходилось устанавливать обратную коммуникацию. Для этого в небольших упаковках с напечатанными на них инструкциями мы посылали мягкое вещество — так называемое «Philip». Если прижать к нему палочку от спички или ноготь и затем ими что-нибудь написать, на бумаге оставалось невидимое письмо. Вопросы писались на тончайшей японской бумаге и засовывались в суповые кубики или высушенные бобы, например. Эти методы пользовались немалым успехом. Кодами в обычных письмах мы никогда не пользовались. Ежемесячно из Кольдица мы отсылали более сотни «начиненных» посылок различным адресатам. Ни одна из посылок не походила на другую ни по упаковке, ни ярлыками, ни именами отправителя и так далее. Вся операция получила кодовое название «Ekkehard».

Большая разница между нами и противниками, то есть англичанами и французами, заключалась в том, что мы не пересылали никаких средств для побега — ни денег, ни пропусков, ни инструментов. Чуть выше я упомянул о том, что ОКВ посылало нам «предметы» для отправки их определенным пленным. Это не совсем так — отправлялись только газетные статьи, пропагандистские статьи и отрывки из речей Гитлера или Гиммлера. Как же часто нам приходилось вырезать из них целые куски, когда происходившие события противоречили пророчествам и уверениям этих деятелей!

В почте пленных никаких пропагандистских статей мы не находили — британское военное министерство даже не думало укреплять боевой дух своих людей политическими речами. Главный вопрос, который мы задавали своим пленным, был следующим: по-прежнему ли преданы члены партии? Делаются ли посягательства на их преданность? Но ни одного заключенного Кольдица, насколько мы знали, никогда не спрашивало о подобных вещах его военное министерство. На самом деле, если бы такой вопрос все же был задан, заключенный вполне мог ответить, что, с учетом природы вопроса (а потому и рассудка спрашивающего), прежде чем дать ответ, ему требуется поразмыслить.

Нередко шифром пленные Кольдица писали об условиях в лагере и просили выслать радиоприемники. Тогда ОКВ сочло, что если британцы отправляли эти вещи своим заключенным, то почему бы этого не сделать и нам?