Анатолий Марков - Родные гнёзда Страница 43

В начале текущего века отец мой, большой любитель рыбной ловли, вырыл рядом с прудом большую «сажалку», сообщавшуюся протоком с рекой и загороженную стальной сеткой. Сюда были выпущены выписанные им откуда-то карасьи мальки, жёлтые и плоские, как золотые монеты, давшие начало огромного рыбьего населения сажалки, в которой через два года караси возились в мелкой воде, как каша. Ловля здесь рыбы никого из нас не прельщала. Это было удовольствие разве только для гостей отца, пожилых помещиков, которые с нашей мальчишеской точки зрения ни на какую удаль способны не были.

За мельницей, в двух местах, где вода с силой падала сверху и где, по словам местных стариков, жили водяные, с течением времени образовались две глубокие ямы, называемые на местном диалекте «бучилами», в которых в жаркие летние полдни луч солнца проникал в воду, дремали старые, обросшие мохом, усатые карпы, достигавшие до пуда весом и насчитывавшие не меньше сотни лет.

Молодым человеком я изобрёл охоту на них пулей из винтовки, стоя на плотине и подстерегая их часами. Стрелять всё же было трудно, так как вода сильно меняла контуры и отклоняла пулю от цели. Помнится, что за три года подобной охоты я убил этим способом только три рыбы, зато каждая из них весила не менее полпуда.

Водились у нас в реке в изобилии большие чёрные раки, жившие в подводных норах, везде, где только были отвесные берега. Ловля их являлась исключительной привилегией мальчишек не старше 12 лет, так как рука людей старше этого возраста в норы не проходила. Раки больно кусались, и после такой ловли наши руки были покрыты сплошными шрамами. Иногда в рачьих норах попадались налимы, удержать которых рукой было почти невозможно, до того они были скользкими.

Раз в три года пруд спускался для ремонта плотины, которую размывали вешние воды, затоплявшие все низы и сады. Для спуска воды из пруда открывались все заставки, через которые вода быстро уходила в нижнюю часть реки, уровень которой был много ниже пруда.

Приблизительно на другой день на месте пруда обнажалось илистое грязное дно, по которому бежал лишь узкий проток. Отец в этих случаях строго следил за тем, чтобы дворня, рабочие и в особенности крестьянские бабы и мальчишки не были допущены к пруду. Без этого надзора, принимая во внимание мужицкую жадность на всякую даровщину, произошло бы немедленное истребление всей рыбы. Крестьянские бабы соседнего с усадьбой села Покровского при этой оказии каждый раз обнаруживали отвратительную и бессмысленную корысть, которую подчас не могли сдержать объединённые усилия стражников, вызываемых каждый раз по этому случаю.

В последние минуты спуска пруда, когда дно его обнажалось и оставалось лишь небольшое озерцо, сплошь покрытое трепетавшими в мелкой воде и грязи сотнями карпов, со стороны деревни начинала надвигаться к усадьбе толпа полураздетых баб и голых мальчишек, следивших горящими глазами за попавшей в беспомощное положение рыбой. Моментами толпа эта, смяв стражников, как стая голодных зверей бросалась вперед и начинала палками и камнями «глушить» трепетавших карпов, вырывая друг у друга добычу.

Надо сказать, что подобная жадность никак не могла иметь своим объяснением голод или крестьянскую бедность. Мужики у нас в Покровском, за очень малым исключением, были более чем зажиточными, а рыбы в их реке было ничуть не меньше, нежели у нас в пруду. Просто в этом случае начинали действовать, обычно сдерживаемые, скверные черты крестьянского характера: жадность и всегдашнее тяготение к даровщине.

Это именно они были причиной того, что после революции начался дикий разгром культурных дворянских имений, сожжённых и уничтоженных без всякой пользы для самих крестьян. Эти отрицательные черты русского мужика не раз были отмечены в нашей и советской литературе, в произведениях Родионова и в картинках советской деревни Пантелеймона Романова.

С борзыми

Гей ты, охота псовая!

Забудут всё помещики,

Но ты, исконно русская

Охота, не забудешься.

Русская революция, погубившая крепко насиженную жизнь и быт, навсегда покончила с псовой охотой в России и со всем, что было с ней связано. Какой бы ни стала в будущем наша родина, прежнее не вернётся, не может поэтому в новых условиях возродиться и псовая охота, которая была тесно связана с исчезнувшим помещичьим бытом, навсегда сошедшим со сцены жизни.

Охотой с борзыми собаками в старину, с большим изъяном для собственного кармана, увлекались мои предки. От деда к отцу достались в наследство пять свор борзых собак, кровь которых отец в своё время освежил производителями, купленными в знаменитом охотничьем имении великого князя Николая Николаевича Першине. От великокняжеских псов у нас в усадьбе повелась, уже на моей памяти, хорошая порода густопсовых борзых, которые с 1908 года поступили в моё владение.

Нечего говорить, конечно, что за небольшим исключением в моё время помещики-борзятники далеко отстали от своих предков в масштабах охоты и, в сущности, на старом охотничьем языке были всего только «мелкотравчатыми». Так именовались прежде владельцы нескольких свор, в отличие от хозяев больших охот, насчитывавших по нескольку сот собак. Тем не менее в дни моей молодости псовая охота ещё широко процветала на просторе степей и полей моей родной Курщины.

Охота с борзыми, более чем какая-либо другая, была подчинена строгим правилам и традициям, не только в области чисто охотничьей, но и в части организационной. Прежде всего для псовой охоты необходим был обширный район действия, а именно не менее 25‑ти кв. вёрст на каждую охоту. Кроме того, она нуждалась в ровной, мало пересечённой местности степи или поля, по возможности без лесов и оврагов, в которых борзые могли легко разбиться и покалечиться. Поэтому центральная и северная Россия были непригодны для псовой охоты, каковая обыкновенно процветала в центральной чернозёмной области и южнее.

Назначение борзых собак было догнать и поймать зверя: волка, лису или зайца, и задушить его, не повредив шкуры. Борзая не должна была ни рвать, ни тем более есть зверя.

Огромная скорость, которую развивала, преследуя зверя, борзая собака, была всегда сопряжена для неё с опасностью убиться о любое препятствие на пути. В лесу или кустарнике эти собаки были совершенно беспомощны, и искусство псового охотника в том и заключалось, чтобы выгнать зверя из укрытия на ровное место и не дать ему скрыться в лесу. Для розыска зверя в лесу и кустах при каждой псовой охоте имелись гончие собаки, которые выгоняли его на охотника, имеющего на «своре», т.е. на привязи, каждый трёх борзых, которые преследовали затем зверя.