Любовь Овсянникова - Шаги по земле Страница 43

Училась читать я, конечно, по букварю, но, во-первых, это было в мои четыре года, а во-вторых, как только я освоилась с этим занятием, так взялась за книгу «20 тысяч лье под водой» Жюль Верна. Выбор не был случайным. Накануне папа пересказал нам «Дети капитана Гранта», первую часть трилогии. И я, будучи, как теперь говорят, в теме, захотела самостоятельно узнать продолжение истории, и даже, приняв эстафету от папы, пересказать ее остальным. Все это у меня отлично получалось. Единственное что мешало — я не могла читать и запоминать текст большими кусками. Несколько страниц — это была посильная для моей еще детской памяти порция. Однако же помню, сестра, слушая мой пересказ, то и дело восклицала: «Как тебе удается запоминать все эти сложные слова и имена!» А ведь книга действительно пестрит россыпями редких названий, касающихся жизни Мирового океана.

К началу учебного года мне были куплены учебники — «Букварь», «Читанка» и «Арифметика» — тетради в клетку и в косую линии и пропись для первого класса. А также — простые карандаши, ручка-вставочка, стальные перья № 86 (другими нельзя было писать, ибо «лисички», например, чертили на бумаге линии одинаковой толщины, где не было волосяных и жирных), чернила и чернильница-непроливайка. И было оборудовано рабочее место в нашей новой комнатке.

На торжественную линейку, посвященную началу учебного года, а значит, и на праздник первого звонка, в те годы детей собирали 31 августа, чтобы с первого сентября начать полноценные занятия.

В чем я была одета, не помню. Вряд ли в форму, хотя допускаю, что поверх нового штапельного платья, сшитого бабушкой Сашей, на мне красовался белый фартучек. Зато туфли были новые — из прекрасной кожи синего цвета, с перепонкой, застегивающейся на блестящие пуговицы. Мне нравились эти туфли. Придя домой после уроков, я не хотела их снимать. Хотя все это было не главное — не забывалось разочарование, испытанное, когда после первого звонка нас завели в класс, рассадили, перезнакомили и велели идти домой.

— А уроков разве не будет? — спросила я, старательно подняв руку, как только что научила Наталья Дмитриевна Григорьева — первая учительница.

— Уроки начнутся завтра, — сказала она.

А я, сидя за новенькой партой с букетами цветов, нарядная, так хотела слушать и запоминать новые знания.

Из дому на торжественную линейку я пришла с мамой, в класс же меня провожал десятиклассник Станислав Пащенко — так было принято, каждого первоклашку усаживал за парту кто-то из будущих выпускников. Через год, по окончанию школы, Стасик получил Золотую Медаль, и я гордилась им — вот какой у меня был провожатый в знания! Он потом еще раз появится в моей жизни, когда я стану студенткой, захочет жениться на мне…

Новый образ жизни еще не был ни расписан, ни тем более усвоен мной. Мама теперь работала в школьном буфете и возвращалась домой вечером, сестра менять свои привычки из-за маминой работы и связанных с нею перемен не хотела. Оставалось мне после уроков идти или к бабушке Саше, или домой, где учиться отмыкать входную дверь и сидеть в доме одной.

Но в последний день августа мы ушли со школы вместе — через Дронову балку сестра вела меня домой за руку и показывала нужные проулки и повороты, потому что отрезок пути от балки до дома я знала, а от центра, где была школа, до балки — нет. По ходу она показывала деревья, приметные дома, называла имена людей или рассказывала о событиях, чтобы мне легче запомнилась дорога.

— Когда-то папа рассказывал про дедушку, который смастерил себе гроб и держит на чердаке. Помнишь?

— Да.

— Так вот слева, на углу, хата этого дедушки.

— А он еще жив?

— Здравствуйте, — кивает Александра стоящим у ворот старикам и толкает меня локтем в бок, дескать, да вот же он с бабкой стоит.

Мои попытки оглянуться и лучше рассмотреть дедушку и страшную хату с гробом на чердаке она пресекает дерганием за руку, и тут же отвлекает внимание на другое.

— Помнишь, мама рассказывала, как в революцию одна бабка забрала из барского дома зеркало и поставила в сарай, а утром перепуганная изображением корова разбила его рогами?

— Помню.

— Это про бабушку Стрельник, — говорит Александра. — Вот ее хата, справа, на углу. А вон и она сама сидит на завалинке.

Действительно, щурясь против солнца, подпирала спиной хату высокая поджарая старуха, безучастно глядящая на такую мелюзгу как мы — неинтересную ей, или интересную не более новых колючих кустов вдоль межи ее усадьбы.

— Это дереза, — говорила сестра, поворачивая за бабкиной усадьбой направо и показывая стежку, ведущую в балку, что лежала между ее огородом и огородом старой Вовчихи. Вдоль огорода бабы Стрельник росли кусты с прутьевидными, поникшими ветвями. — Помнишь, как эта дереза цвела весной?

— Маленькими розовыми цветочками, — говорю я.

— А сейчас вместо них, гляди, выросли красные капельки, ягоды такие. Ими можно писать вместо красных чернил. А еще этот кустарник называют волчьей ягодой.

И я от восторга подпрыгивала, притаптывая ножками, а над ближними хатами взвивались стаи голубей и носились в лимонной от солнца раскаленности неба. Отдельные птицы отпархивали в сторону, где выписывали фигуры и кувыркались сияющими серебряными комочками.

За балкой, с нашей стороны, шла уже знакомая мне дорога, и все равно я не все тут еще знала.

— На этой улице живет твоя учительница, — показала Александра на хату, стоящую чуть ниже переулка, что ответвлялся от улицы вправо и через пару перекрестков приводил путника прямо в наш двор.

Наталья Дмитриевна Григорьева мне понравилась: невысокая, плотная, фигуристая, всегда с одной и той же прической — крендельком уложенные на затылке тоненькие косички — и в коричневом платье из ткани, выпускаемой для девчоночьих школьных форм. Фактурой ткань походила на бостон, но была тоньше и мягче. И лицо у Натальи Дмитриевны было хорошее — светлое, чистое. Она вообще чем-то походила на мою бабушку Сашу, но черты ее лица были мельче, строже. Плохо только, что не улыбалась никогда, впрочем, бабушка Саша хохотушкой тоже не была.

2. Эпопея с неординарностью

В первый день у нас было два урока — достаточно разочаровавших меня, потому что учительница занималась с остальными детьми такими пустяками, от которых возникала скука. Зато понравился третий урок — воспитательный час, по сути, — урок этики. Наталья Дмитриевна рассказала о добре и зле, о вечном их поединке. Он все длится и длится, и ни одна из сторон не может победить. Почему же так получается? Потому что многие люди не знают о добре, и поступают плохо. А каждый плохой поступок усиливает зло, поэтому хорошие люди, кто хочет счастья себе, своим родным и своей стране, должны совершать добрые дела, чтобы зло не победило окончательно. А зло — это голод, разруха, война, и об этом нам могут рассказать наши родители.