Монах - Михаил Константинович Зарубин Страница 44

Удивляло большое количество стадионов. Не просто спортплощадок, а настоящих стадионов с трибунами для зрителей и хорошим покрытием. В Черемхово их было несколько, в каждой шахте и разрезе. Они никогда не пустовали. Мишка участвовал в спортивных баталиях с первого дня приезда. В основном это был футбол, но и в городках, и в волейболе он не был последним.

Но самое большое впечатление на него произвел городской парк. Ему, таежному жителю, привыкшему к дикой, естественной природе, было странно видеть среди лесного массива аккуратные, посыпанные песком дорожки, лодочную станцию на пруду, концертную площадку со сценой-раковиной и скамейками. Но больше всего его поразили качели. Деревенские по сравнению с этими были игрушечными.

Не было такого дня, чтобы Мишка не побывал в парке, не посидел бы на скамейке, не покатался на качелях. В большой беседке он наблюдал шахматные баталии, любил бывать на концертах местных артистов-любителей. Бывало, заезжали и столичные гастролеры.

Он вспоминал деревню, но жизнь его была такой насыщенной, что часто он забывал о ней совершенно, и только перед сном вспоминал свой двор, сеновал, огород, который в этом году стоял пустой, невскопанный, и наверно, весь зарос сорняками и крапивой. Вспоминал маму, ее исхудавшие руки и добрые глаза. Каждую неделю он писал домой письма, рассказывал о своей новой городской жизни, спрашивал о здоровье, но ответов не получал. Каждый день он подбегал к почтовому ящику, но кроме газет и разных официальных писем для брата там ничего не было.

Брата Мишка видел редко. Он работал бригадиром навалоотбойщиков и одновременно был депутатом и членом горкома партии, и еще куда-то входил, и обязан был где-то присутствовать.

В доме хозяйничала жена брата. Мишка удивлялся, как эту некрасивую, шипящую, словно гусыня, женщину, мог выбрать Николай? Все в ней было отвратительным: выпученные глаза и белесые ресницы, толстый мясистый нос и слюнявый, никогда не закрывающийся рот. Говорила она громко и непрерывно, слова вылетали каркающие и пронзительные, однако понять, о чем она говорит, было затруднительно. Мишка давно заметил: у некрасивых людей почти всегда паршивый характер, они злы, недовольны всем, завистливы. Все это в полной мере относилось и к жене брата. Профессии у нее не было, она никогда и нигде не работала. Приехала из Москвы в Сибирь, к своим дальним родственникам, чтобы найти себе мужа. Нашла. Но почему мужем оказался его брат, Мишка так и не понял. Однако сразу, с первых же минут общения почувствовал жгучую ненависть свояченицы к себе. Он пытался не обращать на это внимания, болтаясь с новыми друзьями по бесконечно длинным улицам городка, придумывая себе занятия и развлечения. В жаркие дни они убегали на карьеры, где были удивительно чистые озера с родниковой водой, и купались до посинения. Никогда еще Мишка не купался так много — в холодных сибирских реках, таких, как Илим, не очень-то покупаешься. Вечером в его адрес звучала отборная брань. Каждое утро свояченица давала ему кучу заданий и поручений, выполнить которые было практически невозможно. Выйти из дома разрешалось только после выполнения всех заданий.

Он убегал, не обращая внимания на крики свояченицы — он быстро привык к ее ругани, относился к этому терпеливо-презрительно, чем приводил хозяйку в бешенство. Но жизнь вокруг была настолько хороша, что даже злобная свояченица не могла ее испортить. Оставаясь один, Мишка философски говорил сам себе:

— Ну, не может же все быть хорошо…

Семнадцатого июля (он навсегда запомнил эту дату!), в пять часов утра его подняла с постели неведомая сила. Никогда, даже в деревне, Мишка не поднимался в такую рань, а уж если возникала такая необходимость, то его будили всей семьей, даже брызгали на него холодной водой. А здесь он сам открыл глаза, сон как рукой сняло. Не одеваясь, вышел на крыльцо.

Нежно розовел горизонт. Плыла тонкая, прозрачная вуаль утреннего тумана. Мишка сел на крылечке, положил голову на резные перильца, и задремал. Он не видел, как первые лучи солнца осветили сонный городок, проникая в просторные дома и тесные бараки. Солнце поднималось все выше, и наконец засверкало, отражаясь в стеклах многоэтажных домов и слюдяных прожилках породы, выброшенной в огромные горы — терриконы.

Сладко пахли цветы, сладковато-приторный запах пропитал все вокруг. Где-то вдалеке выводил свою трель соловей. Теплые лучи разбудили спящего голубя, тихо дремавшего на веточке старого тополя. Облака растворились, за легкой линией горизонта уже показался огненный шар.

Солнце светило все ярче и ярче, постепенно выбираясь из-за горизонта, птичий гомон усиливался.

Во сне Мишка не слышал начала дня: криков петухов, гулких ударов копра, забивающего сваи около центральной электростанции. Днем шума стройки не было слышно из-за бегающих туда-сюда кричащих паровозов, но по утрам удары копра разносились окрест на несколько километров.

Он спал, обняв перила крылечка, не испытывая неудобств, как вдруг почувствовал, что кто-то рядом присел на ступеньку, обнял его за плечи и поцеловал в висок. Мишка удивился — кто бы это мог быть? Он открыл глаза. Никого не было. Теплые лучи согревали его, он прикрыл веки и снова провалился в дремоту. И снова кто-то поцеловал его в висок. Так всегда делала мама. «Может, это сон? — подумал Мишка. — Ну, конечно, я сплю и чувствую все это. Разве может быть здесь мама? Она так далеко». Но тут он почувствовал на своих плечах чьи-то теплые руки, услышал легкое дыхание.

— Мама, это ты? — спросил Мишка.

— Здравствуй, Мишаня, — голос прозвучал тихо, но настолько явственно, что все ему стало ясно. Этот голос он узнал бы из миллионов других.

— Мама! — тихо позвал он.

— Я здесь, Миша, здесь…

— Но я не вижу тебя.

— А ты и не можешь меня увидеть.

— Почему?

— Потому что я уже умерла, и сейчас нахожусь очень далеко, на том свете. Но я так просила Всевышнего повидаться с тобой, что он смилостивился. И вот я здесь. Я тебя вижу, а ты меня — нет…

— Да что ты, мама, все это сказки. Нет никакого того света, и никакого всевышнего нет.

— Давай не будем об этом. Какое счастье, что я тебя увидела! Я чувствую себя виноватой, что не сумела поставить тебя на ноги, оставила беспомощным мальчишкой. Болезнь оказалась сильнее. Но ты знай — в трудные минуты жизни я буду рядом.

— Я не верю в сказки, мама.

— Как тебе живется у брата, Миша?

— Не могу привыкнуть. Вхожу в дом, а тебя в нем нет. Только эта гадюка,