Михаил Каратеев - По следам конквистадоров Страница 44

Когда все бывали по местам, теленка подпускали к матери и он с жадностью начинал сосать. Затем, улучив удобную минуту, его оттаскивали в сторону и подкравшаяся кошкой Любаша принималась доить. Обычно корова оставалась в заблуждении очень недолго и заметив подлог, норовила вышибить из-под себя ведро, хлестнуть доярку хвостом или кого-нибудь боднуть. Для успокоения ее нервов к вымени снова подпускали теленка и т. д.

Но что казалось самым удивительным, более двух литров в день из коровы никак не удавалось выдоить. Вначале это приписывали неумению Любаши, потом решили, что корова мало ест. Помимо травы, ей стали давать маниоку и кукурузу, все время увеличивая рацион. Цопи, как звали корову, ела с отменным аппетитом, но молока давала все меньше. Так как в брошюре Воробьянина было сказано, что с коровой надо обращаться ласково, как с женщиной, процедуру доения тоже усложнили, постепенно превратив ее в домашний цирк. Перед коровой теперь наваливали, подобно жертвоприношению, целую кучу ее любимых блюд. Остряки подходили с гитарами и пели ей романсы. Цопи и все с ней связанное сделалось излюбленным объектом зубоскальства и всевозможных шуток. Воробьянин катастрофически быстро седел и из добродушного человека превращался в угрюмого неврастеника. Теперь даже тетя Женя не решалась его пилить, ибо было ясно, что он способен на все, вплоть до убийства.

Какой трюк проделали с коровой на «смотринах» ее прежние хозяева, для нас осталось тайной, но то обстоятельство, что ее действительный тоннаж не превышает двух литров, выяснилось с полной очевидностью. Но и этот удой, несмотря на все наши заботы (а может быть и благодаря им) неукоснительно падал. Когда месяца через три, Цопи начала давать меньше литра в день, поедая при этом кукурузы на стоимость десяти литров, Керманов решил ликвидировать это явно убыточное предприятие и от коровы отделаться. Но и это было не просто: продать ее по себестоимости нечего было и думать, а отдать за полцены не позволяло самолюбие.

Наконец выход был найден: корову согласился взять на выпас, к себе на эстансию, наш сосед, помещик Бонси, за что мы ему платили десять пезо в месяц. Таким образом, Цопи вышла на пенсию, и этот печальный пример отбил у нас всякую охоту к покупке других коров. Да в этом не было и смысла. Тот же Бонси, узнав о наших молочных неурядицах, предложил ежедневно поставлять любое количество молока по полтора пезо (одна треть северо-американского цента) за литр, чем мы в дальнейшем и пользовались.

О нашем «свиноводстве» говорить не стоит: дюжина свиней, купленных нами вместе с чакрами, просуществовали недолго: часть передохла, остальных успели вовремя съесть. Керманова эта отрасль хозяйства совершенно не интересовала, а так как в колонии все зависело исключительно от его решений, тем дело и кончилось.

Немногим лучше было и с курами. Чтобы предохранить их от всевозможных мелких хищников, был только один надежный способ: огородить мелкой проволочной сеткой с боков и сверху. Но это было нам не по карману и мы пытались заменить ее всякими самодельными заграждениями, которые нисколько не помогали, и даже наоборот: куры вылезти наружу не могли, и куроеды без труда проникали внутрь. Опоссумы, удавы, игуаны, крысы и прочие лесные гастрономы стали рассматривать наш курятник как бесплатный и очень удобный ресторан, поедая птицу, не имеющую возможности ни спрятаться, ни спастись бегством.

Когда мы догадались выпустить кур на свободу, дело пошло гораздо лучше и потери сократились во много раз. Но куры начали нестись в зарослях и добрая половина яиц для нас пропадала, их невозможно было найти. Иногда какая-нибудь курица исчезала, а через месяц появлялась из леса с выводком цыплят. Обычно же, чтобы спасти наседку и дать ей возможность высидеть потомство, приходилось устраивать гнездо под чьей-нибудь кроватью, да и там нередко на нее нападали крысы.

Из крупной живности «колхоз» обладал четырьмя волами и пятью лошадьми (кроме этого, у многих были собственные). Разумеется, такое ничтожное количество рабочего скота не могло удовлетворить потребностей колонии, тут каждая крестьянская семья имела его гораздо больше, ибо при здешних дорогах только в одну телегу следовало впрягать шестерик волов. Керманов это понимал так же хорошо, как и все остальные, но из упрямства, посадив колонию в таком месте, где не было пастбища, ему только и оставалось делать вид, что купленного скота нам вполне достаточно. Животных приходилось кормить маниокой и кукурузой, первое время, пока были деньги, для них даже покупалось прессованное сено в Концепсионе, и при увеличении поголовья это было бы, конечно, чересчур накладным.

О наших лошадях я уже писал, а волов мы купили на эстансии Бонси, уплатив за каждого по 1,300 пезо (около трех долларов). Они были уже приучены к упряжке, работали хорошо и были послушны, если не считать некоторых общеволовьих слабостей. Одна из них заключается в том, что если впряженные в телегу волы заметят поблизости лужу, хочется им пить или не хочется, они все равно свернут с дороги, и обмакнув морды в воду, будут стоять, делая вид что пьют, хоть до трубы архангела, если вы недостаточно энергично действуете палкой. Таким же законным основанием к отклонению от пути, с воловьей точки зрения, служит валяющийся в стороне апельсин. В часы наибольшего зноя они иногда, будто сговорившись, разом выходят из состояния обычной флегмы и сменив черепаший шаг на бодрую рысь, тащат телегу в тень ближайших деревьев, откуда их чрезвычайно трудно выгнать обратно на дорогу и лучше всего, если позволяет время, дать им получасовую передышку.

Наши волы переносили жару довольно легко, за исключением одного, который был черного цвета. Решив, что в этом и заключается корень зла, Керманов, не долго думая, приказал вырядить его в белый балахон и чепчик.

Получив заказ на этот, не предусмотренный никакими модными журналами туалет, наши дамы сначала долго смеялись, а затем, обсудив фасон, сняли с вола мерку и два дня спустя обмундирование было готово.

Бедный Жених, как звали этого вола, в своем наряде имел вид до чрезвычайности удрученный. Грустными глазами выглядывая из-под чепчика, он как бы спрашивал умирающую от смеха публику — за что так надругались над его воловьей старостью? Однако обстоятельства вызволили его из этой неприятной истории: глядя на белый саван, остальные волы очевидно принимали своего коллегу за привидение и шарахались от него как черти от креста. Впрячь кого-либо из них в одну телегу с Женихом было совершенно невозможно и поневоле пришлось навсегда снять с него чехол.

Вредители