Морис Левер - Айседора Дункан: роман одной жизни Страница 44

Айседора подумывает о возвращении в Англию и летом 1908 года везет в Лондон маленькую труппу. И вновь разочарование. Несмотря на поддержку придворных и благосклонность короля Эдуарда VII, существенной помощи она не получает. Зато личный ее триумф несомненен. Королева Александра, леди Грей, герцогиня Манчестерская и все дамы высшего общества очень хотят видеть, как она танцует со своими маленькими ученицами. По-прежнему прекрасная Эллен Терри часто приходит в «Дьюк-оф-Йоркстиэтр». Она обожает детей и много занимается ими. Айседора встречается со своими старыми друзьями Галле и Эйнсли, которых не видела без малого десять лет. Они предаются воспоминаниям, говорят о сегодняшнем дне, строят планы на будущее. Но ей пора возвращаться, поскольку доходы от турне недостаточны, чтобы покрыть расходы на школу, и банковский счет опять пуст.

Сразу по возвращении Айседоре позвонил по телефону Шурман.

— Дора, могу сделать блестящее предложение. Импресарио Чарлз Фроман готов подписать с вами контракт на полгода для турне по Соединенным Штатам. Что думаете об этом?

— Полгода? Слишком много. Не хочу расставаться с дочерью.

— Все же подумайте, по-моему, стоит согласиться. Контракт вам обеспечит доход минимум в двести пятьдесят тысяч долларов.

— Сколько?

— Двести пятьдесят тысяч долларов. Этого хватит, чтобы создать школы танца во всех столицах мира.

— О'кей, Джо. Можете договариваться. Я собираю чемоданы.

В Нью-Йорк она приехала в августе, в страшную жару (Фроман настоял на том, чтобы первые представления начались летом, хотя Шурман сильно сомневался в правильности такого выбора). Ужасающая духота. Ночью нечем дышать. Все богатые ньюйоркцы спасаются от жары на океанских пляжах. Результат: полупустые залы и никаких отзывов в прессе. Сборы не превышают тысячи долларов в день. Все они уходят на оплату рекламы, музыкантов и аренду зала. Ни цента дохода. В Филадельфии, в Бостоне такая же удушающая жара: пятьдесят градусов в тени. И везде театры пустуют. Фроман в отчаянии и решает уменьшить расходы. Со стен исчезают афиши, вместо запланированных тридцати двух музыкантов остаются пятнадцать.

Айседора вне себя врывается в кабинет Фромана:

— Что это значит? Я требую объяснений.

— Это провал, Дора, я ошибся, — гнусавит импресарио между двумя затяжками сигарой, положив ноги на стол. — Америка ничего не понимает в вашем искусстве и никогда не поймет. Я разорился из-за вас. Если хотите знать мое мнение, вам лучше расторгнуть контракт и вернуться в Европу.

— Ни за что! Вы ангажировали меня на шесть месяцев, и я пройду этот путь до конца. А с вашим контрактом я сделаю вот что.

И, вынув из сумочки бумагу, она рвет ее и швыряет в лицо изумленному дельцу.

— Теперь, что бы ни случилось, — говорит она, — вы свободны от всякой ответственности.

В Буффало — полный провал. Музыканты играют невпопад. Из семи «виртуозов» двое оказались безработными учениками из парикмахерской, а один — учеником мясника. В дальнейшем она ограничится роялем.

Зато, в возмещение всех неудач, в Нью-Йорке Айседора знакомится со скульптором Джорджем Греем Барнардом. Он присутствует на всех концертах танцовщицы и приводит с собой друзей: режиссера Дэвида Беласко, художников Роберта Генри и Джорджа Беллоуза, писателей Перси Маккея, Макса Истмена, короче, весь авангард из Гринич-Виллидж. Барнард просит Айседору позировать ему для аллегорической скульптуры, которую он назовет «Танцующая Америка». Почему бы и нет? Мужчина довольно привлекательный, несмотря на угрюмую внешность. Сеансы происходят в его мастерской, заставленной гипсовыми эскизами статуи Авраама Линкольна, заказанной ему правительством. Каждое утро она приезжает к нему в Вашингтон-Хайтс с корзинкой для завтрака. Часами они беседуют на разные темы, сокрушаются о посредственности художественных вкусов в Америке и обнаруживают, что на многое в области искусства смотрят одинаково. Айседора ничего не имела бы против еще большего сближения, но что-то ее удерживает. Может быть, строгий взгляд Линкольна? Он холоден, как мрамор, из которого сделана его статуя.

В конце концов «Танцующая Америка» сохранится лишь в виде наброска, а колоссальный Авраам Линкольн с его широким лбом и впалыми щеками украсит городской парк.

По совету Барнарда Айседора продлевает свое пребывание в Нью-Йорке и снимает мастерскую в Файн-Артс-Билдинг. Натянув свои любимые голубые занавеси, она устанавливает рояль и танцует для узкого круга писателей, артистов и художников. На следующий же день ее имя затмевает всех звезд Бродвея. Охваченная внезапной страстью к босоногой танцовщице, Америка празднует возвращение дочери-беглянки. Газеты печатают миллионными тиражами ее снимки, фотографы оспаривают право запечатлеть ее на пленке. Их огромные деревянные камеры постоянно заполняют ее ателье. Репортеры гоняются за подробностями ее личной жизни. Театральные критики превозносят эту курносую Дафну с красивыми серо-голубыми глазами и темными волосами, собранными на затылке. И, наконец, высшее признание: Уолтер Дэнрош[23], дирижер знаменитого Нью-Йоркского симфонического оркестра, подписал с ней контракт на проведение эксклюзивного концерта в «Метрополитен-опере», в программе — Седьмая симфония Бетховена. Как только эта новость стала достоянием гласности, кассы театра были взяты штурмом. Самому Фроману не досталось ложи. Сбор достиг рекордной суммы в семь тысяч четыреста долларов. По окончании спектакля восторженная публика устроила Айседоре овацию.

За первым выступлением последовали еще шесть, и, поскольку успех с каждым концертом нарастал, решили организовать турне. В Бостоне, Чикаго, Филадельфии, во всех городах, которые три месяца назад и не слышали об Айседоре Дункан, публика заполняла залы до отказа.

— Какой реванш! — ликует Шурман.

— Спасибо Дэнрошу. Когда танцую, мне кажется, что я связана всеми фибрами своего тела с оркестром и дирижером. Признаюсь, я вовсе не танцовщица, я — магнитный полюс, к нему тянутся и в нем концентрируются малейшие чувства, заложенные в музыку. Словно огненные лучи брызжут из моей души и связывают меня с оркестром. Я как Афина, вышедшая в полном вооружении из головы Зевса.

— Да, конечно, конечно… А пока, Афина вы или нет, докладываю, что сборы колеблются от десяти до пятнадцати тысяч долларов за вечер.

Единственная неприятность долгого триумфального турне — протест пасторов против неприличия ее туники. Но, к счастью, президент Теодор Рузвельт лично присутствует на утреннем спектакле и первым начинает аплодировать. Осаждавшим его журналистам он говорит: