Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том Страница 44

Так Бог спасал Комарова Женю от голодной смерти, пока обстоятельства его не изменились. По лагерю, истощенных до крайности людей, смерть косила беспощадно. Особенно содействовала этому весенняя оттепель. Женя с глубокой скорбью смотрел на "доходяг" в грязных лохмотьях, бессознательно бродивших по территории лагеря, подбиравших все, что напоминало съестное, помня, что он относится к ним же, и только по милости Божьей, может отражать первые приступы голода. За пазухой у него всегда был лишний кусок хлеба, а в котелке, под замком, либо вчерашний суп, либо каша.

Из числа "доходяг", он обратил особое внимание на врача Горелик. Изможденное серое лицо его выражало глубокую скорбь, а широко раскрытые глаза неестественно горели от голода, напоминая что-то близкое к безумию. Через прожженные ватные штаны местами виднелись пятна синего тела, а на груди и спине из засаленного бушлата торчали клочья ваты. Единственным его имуществом была миска с алюминиевой ложкой в грязной торбе, которая находилась подмышкой, так как руки от холода были втиснуты в рукава. В таком положении он и передвигался, и ложился спать, и даже, когда спотыкался, падая на землю.

Женя подошел к нему как раз в тот момент, когда он неуклюже поднимался, со втиснутыми руками в рукава, из канавы, в какую попал по неосторожности.

— Эх, дружище, видно, дошел ты окончательно, коли ноги не держат, — помогая подняться, сочувственно сказал он Горелику. — Кто ты и откуда?

Напрягаясь мыслями, бедняга посмотрел на Комарова и, каким-то загробным голосом, ответил:

— Сам я теперь… не знаю… кто… Был когда-то врачом-терапевтом… Горелик, фамилия моя… А откуда… тоже затрудняюсь сказать… сказал бы с того света, да, видно, там нет таких…

— Да, дружище, таких, как мы с тобой, — ответил Женя — пожалуй, можно найти только здесь, на этом свете, если его можно назвать светом. Пойдем, я тебя покормлю немного.

Горелик, идя сзади, что-то пытался сказать, но у него не нашлось силы, чтобы одновременно идти и разговаривать. Комаров, приведя его в барак, приветливо усадил и, подогрев содержимое своего котелка на печи, угощал гостя с такой же предосторожностью, как когда-то предупреждал его Нудный.

Кушал тот с жадностью, медленно, долго, не отрываясь.

— Видно, Бог тебя послал, братец, ведь я не помню, когда кушал досыта последний раз. А это еще, что такое? — удивленно спросил он, увидев, что Женя протягивал ему еще целую пайку хлеба.

— А это возьми в барак с собою, перед сном еще покушаешь. Горелик, умоляюще посмотрел на своего благодетеля, и ответил:

— Отнимут, братец, в бараке такие как я, отнимут, нельзя.

Тогда Женя налил ему кружку кипятка, и тот, раскрошив хлеб в миске и размешав в кипятке, с не меньшей жадностью скушал и это. Долго еще Комаров, пользуясь расположением повара Нудного, помогал и другим, спасая их от голодной смерти.

* * *

К концу весны положение, оставшихся в живых, заключенных немного улучшилось, хотя их насчитывалось гораздо меньше. Люди, отогревшись на солнце, сбросили лохмотья, немного повеселели, отмылись от барачной копоти; а своего знакомца-врача Горелика, Женя почему-то нигде не встречал больше. При расспросах ему ответили, что его куда-то вызвали, и он больше не вернулся.

"Не расстреляли бы, а может взяли в санчасть или еще куда?" — думал Женя.

Дней через двадцать, утром, закончив свою работу, Женя шел в барак на отдых; у самой двери, в больничном халате и колпаке на голове, встретил его Горелик.

— Здорово, Комаров! Ты все еще со своей тележкой возишься? — обняв его с радостью, приветствовал оживший "доходяга".

Горелика, действительно, взяли в санчасть: отмыли, переодели, предоставили усиленное питание и, поместив в отдельную комнату, назначили дежурным врачом. После нескольких дней он заметно преобразился, сам не веря такой резкой перемене: на местах обморожения остались только пятна, стан выпрямился, голос окреп; а ожив, он сразу вспомнил о Жене.

— Бросай-ка ты, братец, свое грязное дело, я пришел за тобой, хочу забрать тебя в санчасть, — с улыбкой объявил он Комарову.

— Дело это не грязное, если оно в честных руках, — ответил Комаров, — оно мне жизнь спасло от голода, и я благодарю Бога, что Он это дело послал мне. Прежде всего, на него завистников нет и от людей не зависишь, да и за зону выход есть. А вспомните прошедшую зиму, сколько знатных унес голод и холод в могилу?

— Да-да, друг мой, и я согласен с тобою, что это не иначе, как Бог тебе послал. Ну, всему свое время, а теперь идем туда, где почище. Ты в медицине что-либо смыслишь? — спросил Горелик своего приятеля.

— Да, пожалуй, единственное: если человек простыл, то ему пятки надо мазать горчицей, — ответил ему Женя, и оба рассмеялись над таким заключением, радуясь тому, что они не среди замороженных мертвецов, какими всю зиму была завалена мертвецкая.

По настоянию врача Горелика, Женю Комарова приняли в санчасть медбратом, а оказавшись там, он, по его же настоянию, стал изучать латынь, надеясь на повышение. Ему очень понравилось это занятие, так как всеми силами души Женя хотел чем-либо помочь несчастным заключенным и делал это, не щадя себя, с неутомимой энергией. Женя изумлялся от души, как Бог давал ему необычайные способности и знания, богатейшую память, а вскоре осведомленность и удачу в составлении рецептов.

В очень короткое время: оказание первой помощи, самые сложные перевязки и определение диагноза болезней — стало для него не только обычным делом, но и увлекательным. Явный успех в его новой работе — в служении больным — казалось, был в его любезном, соболезнующем характере. Для врача он был незаменимым сотрудником, а скоро, даже и советником. Правда, Женя к тому времени много перечитал медицинской литературы, которая имелась в широком выборе.

Однажды, уже поздно вечером, в сопровождении двух бойцов ВОХРа, в тяжелом состоянии принесли в санчасть повара Нудного. При осмотре врачами определилось, что ему предстоит опасная и сложная операция. При виде его, у Комарова появились к нему такие чувства сострадания, что он принял все, зависящие от него меры, чтобы облегчить его муки. Операция длилась более трех часов, в течение которых Женя не отходил от хирургического стола, выполняя все требования врача.

Бледного, без сознания, больного перенесли в палату, и Женя почти не отходил от него.

Когда Нудный очнулся, Комаров любезно пожал ему руку и успокоил:

— Жив, дорогой! Ну и будешь жить, теперь поправляйся.

С нежностью и большим вниманием он ухаживал за ним: то переворачивая его, то поправляя подушки, пока тот заметно окреп и мог разговаривать. Всякий раз, наклоняясь над ним, Женя с любовью и участием спрашивал его о состоянии здоровья и ободрял.