Аркадий Малер - Константин Великий Страница 44

Таким образом, систему Диоклетиана мы одновременно называем и доминатом, и тетрархией, в чем кроется очевидное противоречие, скорее уж ее можно назвать системой «четырех доминатов». Ведь во времена принципата ни один человек, кроме императора, не получал столько власти, сколько было у Максимиана, Галерия и Констанция на своих территориях, если только не вспомнить отдельные случаи временных разделений сфер влияния (из последних — между сыновьями Кара в 282–283 гг.). Последствия разделения Империи на четыре префектуры были весьма противоречивы. С одной стороны, оно было абсолютно оправдано с точки зрения управленческой эффективности, но, с другой стороны, полномочия соправителей были настолько широки, что фактически мы имеем дело с четырьмя царствами (кесарствами) в рамках одной Империи, как это можно было наблюдать в империи Александра Македонского. Подобная система целиком и полностью зиждилась на доверии августов и цезарей друг к другу, и, к удивлению многих, это доверие действительно было, во всяком случае, до отставки Диоклетиана, которого все они очень уважали за такие роскошные подарки, и правильно делали, — если власть подарена, то всегда нужно помнить дарителя. Но были две явные проблемы, которые тут же скажутся после ухода дарителя. Во-первых, доверие к дарителю не означало доверия к другим обладателям столь щедрых подарков, и никаких гарантий их взаимной поддержки в дальнейшем не было. Мысль о том, что она будет держаться на родственных связях, была вопиющей наивностью: если человек предал свою прежнюю жену ради власти, то уж предать родственников новой жены, обретенной исключительно ради этой самой власти, ему ничего не стоит. Во-вторых, колоссальным недочетом тетрархии было отсутствие четко прочерченных демаркаций между префектурами в тех местах, где естественных границ между ними не было, — в Центральной и Восточной Европе, а также Африке. В итоге разделение Империи на четыре части, мотивированное самыми благими соображениями, заложило геополитические основы ее будущего распада.

Усложнение системы имперской власти и в иерархическом, и в территориальном отношении, а также введение Диоклетианом новой системы налогообложения потребовало развития большого бюрократического аппарата, так что, по словам христианского историка Аактанция, число сборщиков податей превысило число тех, кто должен был платить эти подати. Другой особенностью правления Диоклетиана была, по словам того же автора, безудержная страсть к строительству в крупных городах за счет провинций, причем если императору не нравились построенные здания, то он приказывал их перестраивать, прежде всего в Никомедии, которую он стремился уподобить Риму. В самом Риме император построил сохранившиеся до наших дней термы, которые по своей красоте и роскоши сравнивают только с термами Каракаллы. Однако какие бы мы ни перечислили достижения и провалы политики Диоклетиана, для христиан его имя связано с одной из самых страшных страниц в истории Церкви.

19. Гонения Диоклетиана

Семнадцать лет относительно стабильного правления Диоклетиана Церковь не испытывала от него никаких особых притеснений, а если отсчитывать от предсмертного эксцесса Аврелиана в 275 году, то все двадцать семь лет христиане чувствовали себя в Римской империи так, как и в любой иноверческой стране, где их не очень любят, но терпят.

Начало религиозно-политической активности Диоклетиана мы наблюдаем в 296 году, когда он в особом указе проконсулу Африки запрещает религию активизировавшихся там манихеев. Во всех странах манихеев преследовали очень жестко, но это неудивительно, потому что сама их религия была абсолютно опасной для любого общества, и можно только представить себе, как бы они преследовали оппозицию, если бы политическое манихейство когда-либо пришло к власти. Название этой религии происходит от имени своего основателя, перса Мани (216–273), создавшего своеобразный синтез буддийско-зороастрийско-вавилонских религиозных элементов, который на авраамической почве стал чрезвычайно близким самому экстремистскому гностицизму, так их вполне можно спутать. Из своеобразной философии манихейства следовало, что в основе бытия заключен радикальный дуализм мира света и мира тьмы, в котором первый фактически отождествляется с духовными началами, а второй с материальными, поэтому само существование человека в этом мире является большой трагедией, и для того, чтобы «спастись», нужно вести ультрааскетический и совершенно асоциальный, изолированный образ жизни. Онтологизация зла в манихействе достигает своего предела. Мир духа привносит в мир материи своих мессий, среди которых последним был сам Мани, а до него… библейские праотцы. Дело в том, что манихейство удачно использовало элементы многих религий и поэтому его пропаганда имела большой успех. Уход в секту манихеев означал для многих полное отречение от окружающего мира, понимаемое не по-христиански, а сугубо по-язычески — как отречение от самой материи. Но еще опаснее, если какой-то манихей захочет не уйти из этого мира, а изменить его, называя злом реально существующих людей, народы и государства.

Именно поэтому в тоталитарных идеологиях XX века часто ищут манихейско-гностические корни. Важно отметить, что всегда находились христиане, воспринимающие свою веру абсолютно по-манихейски, что также сказывалось на специфической интерпретации библейской картины мира и историософии. Манихейский дуализм идеально ложился на самое экстравагантное направление в гностицизме — маркионизм, получившее свое название от имени гностика Маркиона (85–160), спроецировавшего гностический дуализм на христианское вероучение и получившего на выходе радикальную оппозицию Ветхого и Нового Завета. По Маркиону, Христос явился в этот злой мир для того, чтобы свергнуть власть его создателя, злого демиурга, который отождествлялся им с Богом-Творцом Ветхого Завета. Из этого следовало, что официальное христианство представляет собой искажение в пользу ветхозаветного злого демиурга, а истинная маркионитская церковь всегда будет бороться с этим миром, а не идти с ним ни на какие компромиссы.

Необходимо понимать, что в первые века христианства, когда его догматика не была систематически изложена и утверждена на общецерковном уровне, среди самих членов Церкви, а тем более их противников представления о сущности христианства вполне могли быть похожи на манихейские и маркионитские мифы, что наносило огромный вред Церкви.

Вполне возможно, что Диоклетиан, равно как и многие другие гонители христианства, имел о нем соответствующие представления как о какой-то асоциальной секте по типу манихейской. Плохо, когда политик не разбирается в религии, которую собирается преследовать. Но еще хуже, когда представители этой религии своими декларациями и поведением дают ему превратные представления о ней.