Алексей Богомолов - Легенды первых лиц СССР Страница 44

Или возьмём отношения с закавказскими руководителями. Их всё время приходилось «притормаживать». Был такой член Политбюро Мжаванадзе Василий Павлович. И он при каждом приезде Хрущёва в Пицунду начинал присылать туда ящиками вино, коньяк. Никита Сергеевич говорит нам: «Скажите Мжаванадзе, что этого делать не нужно». Но сам лично ему этого не говорил…

О том, что власть Хрущёва зашаталась, я стал догадываться летом 1964 года. Конечно, никаких конкретных сведений у меня не было, но когда работаешь рядом с людьми, причём постоянно, всегда замечаешь изменения в их поведении. Например, Подгорный, один из «заговорщиков», был трусоват. Как-то приехали мы в Киев, на совещание по сельскому хозяйству. На Украине с мясом трудно было. Ездили мы ту да поездом и жили в резиденции. Подгорный, тогда ещё Первый секретарь компартии Украины, за Первым секретарем ЦК по пятам бегал. Встанет Никита Сергеевич в шесть, и он тут же прибежит. Обедать старался с Хрущёвым, как будто у него негде и нечего было поесть. В общем, всячески старался свою верноподданность продемонстрировать. И вот едят они цыплят с рисом, а Никита Сергеевич, как бы в шутку, спрашивает у меня: «Алёша, а где ты цыплят брал?» Я говорю: «Да из Москвы привёз, в Киеве-то нет ничего». Шуткой на шутливый вопрос и ответил. Закончился завтрак, Подгорный ко мне: «Алёша, ну что же ты такое сказал? Что же, у нас нет цыплят?» Я говорю: «Николай Викторович, это же шутка, цыплята ваши ведь киевские». Он: «Ну зачем же ты такое сказал? Что Никита Сергеевич обо мне подумает, что у меня для него цыплят не нашлось?» Но трусость уживалась у него с грубостью и наглостью. А когда он стал членом Президиума ЦК, то вообще почувствовал себя неприкасаемым. Можете себе представить, чтобы в советское время человек потребовал, чтобы у него на даче бассейн наполняли боржоми? Из Грузии трубопровод строить? В цистернах везти?

Со временем и я стал чувствовать, что ситуация изменилась. Возможно, это моё субъективное мнение, но я хочу рассказать ещё один случай.

Хрущёв часто ездил на Байконур. Но в основном ездил один. А тут осенью 1964 года, так сказать, уже близко к финишу, все члены Президиума ЦК КПСС с ним вместе поехали. И Брежнев, и Подгорный, и остальные. Вечером собрались ужинать. Хрущёв говорит, обращаясь ко всем: «Хотите выпить?» Они молчат, как воды в рот набрали. Он говорит: «Ну, не хотите, не надо». Все опять молчат. Тогда Никита Сергеевич говорит: «Алёша, налей мне рюмочку!» Я наливаю ему рюмочку и уношу бутылку. Подгорный тогда рыкнул: «А нам?» Куда только его трусоватость девалась? Я как будто не слышу. А их человек 10–12 было. Он ещё раз как крикнет на меня. Я тогда: «Никита Сергеевич, можно?» Хрущёв: «Ладно, налей тогда и им!» Случай показательный. Раньше Подгорный никогда бы не позволил себе на меня голос повысить, тем более в присутствии Хрущёва…

Когда Никиту Сергеевича сместили, я, как и некоторые другие сотрудники его охраны, был отправлен в резерв. И довольно долго пробыл в опале…

Чего только мне не приписывали! Вплоть до того, что я хотел жениться на дочке Хрущёва Лене, а он не прочь был видеть меня в зятьях. И никакого просвета не маячило. А потом через несколько месяцев пришёл к нам новый начальник управления Антонов. Он очень любил разговаривать с женщинами, которые у нас работали. Считал, что у женщины можно всё выпытать, все служебные взаимоотношения выяснить. То, что мужики начальнику не расскажут, женщины сболтнут. И однажды одна дама сказала ему: «У нас есть Алексей Сальников, он работал непосредственно с Хрущёвым, а сейчас сидит в глубоком резерве». А тот, бывший разведчик, среагировал. И я начал потихоньку всплывать. Так и попал к Косыгину. Опять пошёл в гору.

Алексей Николаевич знал меня по работе у Хрущёва, но всё равно приходилось притираться друг к другу. Со временем он меня изучил и доверял мне. Например, чемодан с его личными вещами в командировках мог открывать только я. Я знал, где что в нём найти и что как разложить. Если лежат носовые платки, например, и их нужно постирать, он должен найти их чистыми и именно там, где они лежали.

При нашей работе нужно было изучать своих охраняемых, их характер, привычки. Косыгин, например, очень не любил, чтобы около него маячили, крутились. Привык к тому, что всё делал один знакомый доверенный человек. И домашние знали его эту особенность. Как-то раз я погладил ему костюм и собрался отнести. Тут заходит Николай Николаевич Горенков, заместитель начальника охраны, хватает костюм и несёт. А Людмила, дочка, увидела и говорит: «Николай Николаевич, ты что, гладил этот костюм, что несёшь его? Кто гладил, тот пусть и заносит!» Конечно, очень непросто было с ними.

В жизни первых лиц государства каждая мелочь приобретает значение. Ведь они представляют свою страну, и по ним, в том числе по их виду, часто судят об общем уровне. А мелочей было много…

Как-то раз мы были на Кубе. В резиденции Косыгина ждали Фиделя Кастро. И вдруг появляется расстроенный Алексей Николаевич и говорит мне: «Алеша, должен Фидель приехать, а я себе пятно поставил на светлых брюках!» Я отвечаю: «Давайте я быстренько замою!» Он снял брюки, я их забрал, постирал боржомчиком, порошком, потом быстро под утюг. Принёс, он их надел, вышел и говорит дочери, сопровождавшей его во время визита: «Правда, у нас Алёша хороший?» Людмила говорит: «Да, да, он и за мной ухаживает, платья мне гладит для приёмов». Так что приходилось быть мастером на все руки.

Вы помните, был известный случай, когда в Канаде во время прогулки с премьер-министром Трюдо какой-то хулиган бросился к Косыгину и схватил его за грудки? Я потом пришивал пуговицы, которые во время этого инцидента оторвались, и приводил в порядок пиджак…

Приходилось многое возить с собой «на всякий случай». Во время визита в Афганистан для встречи с королём Косыгин должен был быть в чёрном костюме. Но брюки оказались великоваты. Он у меня спрашивает: «У тебя подтяжек нет?» А у меня в чемодане «на всякий случай» даже подтяжки лежали, хотя Алексей Николаевич их обычно не носил. Потом Клавдия Андреевна, супруга Косыгина, меня на мероприятии увидела и говорит: «Алёша, спасибо тебе, что ты Алексея Николаевича выручил!» Значит, и ей он это рассказал.

Я провёл рядом с Косыгиным пятнадцать лет. Прекрасно помню тот момент, когда осознал, что он будет вынужден уйти со своего поста. Он, ещё не восстановившись после микроинсульта, случившегося летом 1978 года, был вынужден ездить в командировки по таким странам, что и здоровому выдержать трудно: Индия, Эфиопия… И, вернувшись в Москву, баллотировался в депутаты Верховного Совета. Обычно руководителям его уровня предоставлялся для встречи с избирателями Большой театр. И позвонил мне начальник охраны: «Алексей Николаевич просит, чтобы ты был в Большом театре». Иду с работы в театр. И почему-то вспомнил, что как-то подарил Алексею Николаевичу бутылочку коньяка в стеклянном бочонке, когда у него был день рождения. А он, встретив меня, говорит: «Вот когда я выздоровлю, мы соберёмся на даче и разопьём твою бутылочку!»