Анатолий Виноградов - Стендаль Страница 44

Однажды в холодную осень, трясясь в дилижансе, он после полуторачасовой беседы со случайным спутником был спрошен о том, какого рода занятия определяют его житейское место. Бейль ответил просто:

— Я — наблюдатель человеческих характеров.

Спутник в ужасе отпрянул и надвинул на брови шляпу, думая, что перед ним обыкновенный сыщик.

Другая причина любви Бейля к псевдонимам разъяснена им самим так:

«Бейль был совершенно лишен и того элементарного чувства тщеславия, которое свойственно заурядным талантам, стремящимся всюду поставить свое имя».

К псевдониму «Бомбэ» он возвратился только раз, когда был представлен госпоже Виржинии Ан-сло. Но этот господин Бомбэ, вошедший с наглым видом в гостиную, вовсе не был автором книги о Гайдне. Это был просто интендантский поставщик, развязный нахал, толстый купчина. Перед лицом тридцати или сорока гостей он произнес нелепую тираду о преимуществе быть поставщиком нитяных чулок для армии по сравнению с господами литераторами, которые сидят здесь. Эта веселая выходка вначале привела в ужас госпожу Ансло. Но так как большинство ее гостей прекрасно знали господина Бомбэ — к этому времени довольно известного литератора Стендаля, — то все обошлось благополучно.

Бейль считал себя миланским гражданином и, быть может, поэтому утратил некоторую долю благоразумия и осторожности. У господина Бучинелли в Милане в 1812 году была напечатана господином Джузеппе Карпани биография Гайдна. Пренебрегая невероятно у всех тогдашних буржуа возросшим чувством собственности, Бейль использовал книгу Карпани, не указав на источник своих заимствований.

Бездарный ученик гениального композитора оказался в высшей степени обидчивым собственником. Он не заметил блестящих, искрящихся умом замечаний, посвященных творчеству своего учителя. Он заметил только одно: его хронологическая схема жизни Гайдна и многие его материалы усвоены каким-то господином Бомбэ, и этому господину Бомбэ надлежит поплатиться за присвоение чужой собственности.

«Откуда он родом, этот господин Бомбэ?»

«Я из Космополита», — отвечает автор.

«Столицы мира? Но что это за гражданин мира, господин Бомбэ?»

Кто он таков? Что о нем известно? Ничего. А Карпани — известный человек. Он автор либретто для оперы учителя Паганини — Паэра «Камилла». Семнадцать писем Карпани, снабженных анекдотическими сведениями о Гайдне, в большей своей части имеют все признаки достоверности, так как Карпани непосредственно соприкасался с Гайдном.

Как Берлиоз трактует любую музыкальную фразу Гайдна? Очень просто: вот его высочество садится за стол — этому соответствует музыкальная фраза, построенная на крупно звучащих басовых тактах; его высочество поднимает фужер — этому соответствуют такие-то звуки у господина Гайдна… Одним словом, любую фразу композитора можно истолковать как прославление герцогского пищеварения — и больше ничего. Карпани недалеко ушел от Берлиоза в оценке своего учителя, с той только разницей, что он становится литературным Гайдном при его величестве композиторе Гайдне. Он так же истолковывает каждый шаг своего учителя, как, с точки зрения Берлиоза, Гайдн истолковывал обеденные жесты и процессы насыщения курфюрста, покровителя его композиторского искусства.

Дело Карпани — Бомбэ, возникшее в 1815 году и нашумевшее в газетах, сослужило службу литературной славе господина Бомбэ. Если бы господин Карпани умел молчать, книга Бомбэ прошла бы незамеченной. Но скандал, им поднятый и поддержанный Фетисом во «Всемирной биографии музыкантов», обеспечил Бомбэ славу. Фетис называет Бейля бесстыдным плагиатором, трижды перевирает даты рождения и смерти композитора Паганини и, наконец, будучи кривым царем слепого царства музыкальной критики, делает тысячу и одну ошибку в отношении всех объектов своего пера.

Письмо, помеченное «Vienne en Autriche ce juin, 1816», Карпани заканчивается так: «Во всяком случае, что бы вы ни говорили, я имею честь быть автором Ваших писем о Гайдне».

В ответ на это 26 сентября 1816 года брат господина Цезаря Бомбэ — Н. С. G. Bombet выступил в его защиту. Он прямо обвиняет Карпани в плагиате.

Игра становится веселой для одного — в силу отсутствия мелочности характера, и приобретает чрезвычайно трагическую форму для другого — в силу его мизантропии. Карпани начинает сомневаться в собственном существовании. Полемика тянется долго, до 1824 года, и чтение всех писем братьев Бомбэ (из коих один — «невинная жертва», а другой— его защитник, и оба объединяются в лице господина Анри Бейля) доставило бы читателю немало веселых минут.

Спор об этой книге окончательно разрешил в 1914 году Ромен Роллан в своем предисловии к ней. Он указывает, что чувства, выраженные в книге, являются чувствами Анри Бейля, а не Карпани. Со свойственной ему глубиной Ромен Роллан вскрывает перед читателем простую и ясную картину того, каким способом дилетант овладел тайнами музыки, а человек, считающий себя специалистом, не достиг даже и сотой доли его проникновения в эти тайны. Ромен Роллан причины успеха дилетанта находит в его темпераменте, в его чувствительности, нервной и эстетической. Чрезвычайно интересны наблюдения Ромена Роллана над языком книги Бейля. Карпани, автор «Итальянских писем», сделал все, чтобы великий, живой и прекрасный итальянский язык превратить в дубовый, канцелярский. Бейль в своих очерках обогатил французский язык. И неудивительно, что биография Гайдна была воспринята в трактовке Бейля, а не Карпани. Самое раннее произведение Бейля сохранило и для нас пленительную свежесть молодого увлечения итальянской музыкой тогдашних дней. Плеяда композиторов Милана, Неаполя, Венеции, Рима, Флоренции проходит перед нами. Освещая их музыкальное значение совершенно по-новому, книга осталась живым свидетельством о музыкальной жизни Италии начала XIX века. На английском языке она вышла в Лондоне в 1817 году одновременно со вторым французским изданием.

Сто дней нового владычества Наполеона ни на одну секунду не увлекли Анри Бейля. Он читал газеты в Венеции на Пьяцце в кафе Флориани и спокойно убеждался, что был прав, не веря ни в какие легенды о маленьком капрале.

Теперь, после страшнейших разочарований, этот созерцатель, когда-то в Милане обещавший себе проверить на людях теорию доктора Кабаниса, был тонким и хитроумным наблюдателем, нисколько не зависящим от перемены житейских обстоятельств. Однако, услышав о трагическом исходе Ватерлоо и ссылке Наполеона на остров Святой Елены, он вспомнил, как Бонапарт, слушая Крешентини в «Ромео и Джульетте», неожиданно залился слезами, а потом послал в подарок артисту железную корону. Он вспомнил также и то, что герцог Фриульский, генерал Дюрок, до конца своих дней, даже за несколько минут до смерти в бою, говорил Наполеону «ты». И все же он записал: «Но ведь мировая история и формация человеческого общества вовсе не кончаются со ссылкой Наполеона на остров Святой Елены».