Зоя Воскресенская - Тайна Зои Воскресенской Страница 45

– Как видите, миссис, у нашего капитана все гуси выглядят лебедями, – сверкнул золотыми зубами доктор Чарлз.

Он правда оказался интересным собеседником и по пути нашего следования вводил меня в курс событий.

– Прежде всего я хотела бы знать, что такое конвой, на котором мы поплывем? – спросила я у доктора.

Он весело рассмеялся.

– О, миссис, моряки не плавают, они ходят по морю и плавать ох как не любят. Впрочем, многим из них уже довелось это испытать. Наш капитан, к примеру, дважды был торпедирован. Мне тоже довелось раз плавать в Тихом океане, когда нас торпедировала японская подводная лодка. Меня спас тогда обломок от кормы нашего ушедшего в небытие корабля. А вот если придется плавать в Баренцевом море, – с грустью добавил он, – не приведи Дева Мария. Пять минут в ледяной воде, и, если Даже спасут, ноги и руки… чик-чик… – Доктор Чарлз сделал выразительный жест, вроде бы отрубая себе руки и ноги.

– Так что же такое конвой? – нетерпеливо повторила я свой вопрос.

– Извольте.

И он объяснил, что сейчас в Глазго и на базе Лах-Ю формируется конвой и окончательно собирается в Рейкьявике в заливе Хваль-фиорд. Транспортные пароходы, груженные танками, пушками, самолетами, консервами, зерном, медикаментами, всем, что американцы поставляют Красной Армии по ленд-лизу [21]. Таких пароходов насчитывается в одном конвое до шестидесяти. Это преимущественно английские корабли, среди них – старые, изношенные, но застрахованные. Поэтому расстаются с ними не жалеючи.

Для охраны конвой сопровождают военные суда Великобритании – крейсер, миноносцы, торпедные катера, авианосец. Их задача – отразить нападение на конвой как гитлеровских субмарин, так и бомбардировщиков с воздуха.

Доктор Чарлз окинул меня критическим взглядом и сказал:

– Напрасно, миссис, вы пустились в это путешествие.

– Неужели и вы думаете, что женщина на корабле может принести несчастье? – удивилась я.

– Я убежден, что пребывание на корабле в конвое приносит неприятности самой женщине. Ее место на земле. В одном только я готов согласиться с немцами: кирхен, киндер унд кюхен (церковь, дети и кухня) – ее океан. Нельзя нарушать веками сложившиеся традиции.

– Мне кажется, война нарушила все эти условности. И в вашей стране я видела многих женщин в военной форме, – убежденно сказала я.

Спустя несколько дней в порт прибыл советский консул, чтобы проводить наш конвой и следовавших на одном из военных кораблей советских дипкурьеров.

Караван собрался в водах Северной Атлантики. Теперь это был большой отряд кораблей, растянувшийся на много миль по морю. Даже в ясную погоду не видно было его конца и края. Вокруг каравана сновали быстрые миноносцы, сторожевые корабли словно вглядывались в морскую даль своими наклонными мачтами. Авианосец, как на раскрытой ладони, нес на себе двенадцать самолетов.

На флагманском корабле помещался командный пункт с адмиралом во главе – командиром конвоя. На одном из транспортных судов располагался командный пункт командора – начальника транспортов. Сигнальщики на высоких мачтах с биноклями, флажками и свистками просматривали море, передавали команды.

Конвой шел противолодочным зигзагом: по сигналу с флагманского корабля все пароходы резко меняли курс каждые 15 – 20 минут, чтобы сорвать возможные атаки вражеских подводных лодок.

Я вышла на палубу. Порой налетал мокрый снег, или, как называют его моряки, снежный заряд, и тогда с кормы не был даже виден нос своего корабля.

На пароходе шла размеренная напряженная жизнь. Доктор Чарлз предложил спуститься с палубы в кают-компанию.

– Не то схватите насморк, – сказал он, – и доставите мне много хлопот.

Пароход стало сильно качать. В кают-компании ленч подавали, вставляя тарелки в глубокие гнезда. Я еле держалась на стуле, есть мне расхотелось. Я только старалась не упасть.

– Какой ужасный шторм! – сказала я с отчаянием.

В кают-компании раздался дружный смех.

– Это далеко не шторм, – сказал капитан. – Всего четыре балла. Хотя в этом море и такой ветер разводит порядочную волну. Настоящие штормы еще впереди.

Я спустилась к себе в каюту. В коридоре меня, как булавку к магниту, приклеивало то к одной переборке, то перебрасывало к другой. Еле добралась до койки.

Пришел доктор Чарлз и предложил прикрепить меня к койке ремнями. Я отказалась.

– Напрасно. Хорошая волна вас сбросит, и вы будете кататься по полу.

Я подчинилась.

Море разыгралось не на шутку. Меня выворачивало наизнанку. Очень раздражала моя черно-бурая лиса, которая висела на стене, она раскачивалась и подпрыгивала. Казалось, она смеется надо мной своими стеклянными глазами. Вот ее хвост пополз вверх по переборке до самого потолка, а морда продолжает издеваться.

Ветер все глубже подкапывался под пароход, вычерпывал воду то из-под одного борта, то из-под другого, и было ощущение, что корабль проваливается в пучину по какой-то чертовой лестнице. Качка как зубная боль, к ней все время прислушиваешься и с напряжением ждешь, когда же она оставит тебя в покое.

Я вцепилась обеими руками в бортик, боясь свалиться с койки. «Неужели не будет конца этому терзанию? Ненавижу штормовое море, да простят меня моряки…»

К вечеру рев ветра стих. Шторм словно с головой зарылся вглубь и теперь раскачивал пароход откуда-то изнутри, от самого дна. Белые барашки исчезли. Море не вздыбливалось волнами, а покрылось огромными впадинами, с гладкими, отполированными боками, а внутри впадин все пузырилось, кипело, ревело, не в силах угомониться.

Свирепый шторм сменился мертвой зыбью, изматывающей и корабли, и людей.

Аварийная тревога заставила меня сжаться в комок. Что это? Собралась с силами и решила добраться до кают-компании. По пути увидела старшего механика мистера Стивена, который, громыхая по трапу, бежал к капитанскому мостику, крича: «Танки, танки…»

Сирена аварийной тревоги продолжала выть. По трапам сыпались матросы, кочегары, радисты, коки. Никто ни о чем не спрашивал, все понимали – в трюме беда, с крепления сорвался танк.

Ломами, лопатами, топорами и просто голыми руками моряки отдраивали смерзшийся брезент, прикрывавший трюм. Работали лихорадочно и, слыша грохот там, внутри трюма, думали об одном – успеть укротить чудовище.

А я стояла и чувствовала свою беспомощность, ненужность. Я ничем не могла помочь этим людям, сумевшим быстро забраться в трюм и закрепить сорвавшийся танк, грозивший изнутри протаранить корабль…

Утром на безоблачном небе взошло солнце. Было оно бледное, затянутое дымкой, словно и его измотал шторм.

…Морозный тихий день. Я вышла на верхнюю палубу и ахнула. Корабли не были похожи на те, что вышли из порта. По морю плыли сказочные хрустальные дворцы, сверкая на солнце бело-голубыми блестками. Мачты и тросы обросли ледяной бахромой сосулек. Палубные надстройки покрылись ледяным панцирем.