Алла Дудаева - Миллион Первый Страница 45

16 мая Дана вышла замуж, а 25… Рано на рассвете к нам во двор заехал на машине взбудораженный племянник Джохара, Леча Дудаев. Быстро разбудил личную охрану Джохара, и они вчетвером молниеносно исчезли, ничего мне не сказав. Джохару просили ничего не говорить, в последнее время он почти не спал. Часа через два они вернулись молчаливые и бледные. Лечи с ними не было. «Что случилось?» — спросила я их и услышала страшную весть. На Театральной площади убили Шамиля Дудаева, младшего брата Лечи. «Не может быть!» Только вчера утром Шамиль приходил ко мне и, склонив над столом красивую юную голову с густой копной кудрявых, блестящих, как смола, волос, рассказывал о своих злоключениях. Я посмеялась над ним и постаралась утешить: «Все у тебя впереди». Неужели первой жертвой путчистов действительно пал этот, совсем молодой и невинный юноша с розовым, как майский цвет, лицом, бархатными карими глазами? Он не имел врагов, все его любили.

Как это могло случиться? — наконец опомнилась я.

На рассвете Леча ехал мимо митинга на Театральной, его окружили, начали оскорблять. Он не выдержал, вылез из машины и подрался, но их было слишком много… Изрядно помятый и злой, он приехал к нам за подмогой, а потом из дома забрал младшего. Шамиль так не хотел просыпаться… «Потом мы подъе хали к митингу, и сразу началась драка. Огромная, разъяренная толпа, а в центре дерутся шесть человек. Шамиля убили сразу, одним выстрелом, но мы поду мали, что он ранен. Их было так много, что они сами мешали друг другу. Мы еле отбились и унесли Шамиля. Он лежит дома. Надо быть отчаянными безумцами, чтобы пойти на такое! Мы хотели только подраться, не думали, что они будут стрелять.»

Тезет Шамиля на улице Шекспира превратился в горестное шествие народа и длился три дня. Бекмурза тихо жаловался и плакал, Хамила — мать Шамиля — будто окаменела, не проронила ни одной слезы. Совершенно убитый, Леча, крепко обняв Шамиля, пролежал с ним на полу всю последнюю ночь в родном доме. Когда я стала его утешать, сказал, что этой ноч'ью видел Шамиля… На одно мгновение, забывшись, он оказался вдруг перед сияющим миром. Синяя-синяя река текла между берегами, покрытыми шелковистой изумрудной травой. На краю ослепительно белого моста сидел совсем юный, семнадцатилетний Шамиль и болтал в прозрачной, струящейся воде босыми ногами. Он весело улыбался Лече и был совершенно счастлив. Леча очень хотел к нему, но чувствовал, что нельзя, еще рано. За день до своей смерти Шамиль, оказывается, обошел всех родственников, как будто прощаясь с ними, и первым домом был наш.

4 июня Театральная площадь снова обагрилась кровью. Джохар собирался поставить во главе Службы национальной безопасности Ису Арсамикова, о его назначении они говорили с Зелимханом Яндарбиевым в это утро. Через полчаса пришло известие, что он и Джалавди Экиев убиты… Вооруженные группы «оппозиции» стояли с четырех сторон перекрестка. Когда до машины в которой ехал Иса, оставалось 100 метров, кто-то из них крикнул: «Вот он! Огонь! Не упускайте его». И с трех сторон открыли перекрестный огонь. Машина наскочила на бордюр аллеи и остановилась. Раненый Иса тяжело вывалился на асфальт. Бандиты подошли и в упор расстреляли его. Это была огромная потеря.

Узнав об убийстве Исы и Джалавди, люди прибывали на площадь Свободы. Возмущенный народ требовал разоружить, арестовать и судить бандитов с Театральной. Но убийцы, испугавшись справедливого возмездия, дождались темноты и растаяли в июньском сумраке. К двенадцати часам на площади никого не было.

Следующим шагом правительства стало разоружение муниципальной незаконной полиции, созданной Бесланом Гантамировым, засевшей в здании Городского собрания. На предложение разойтись из окон застрочил пулемет. Бой длился полтора часа. Около сорока человек сдались, убитые и раненые были с обеих сторон. Похороны убитых гвардейцев сопровождались митингами и траурными шествиями по всему городу. Убитых бандитов хоронили тайно их родственники. Так закончилась очередная попытка государственного переворота, организованная российскими спецслужбами.

Был создан государственный комитет по расследованию всех обстоятельств произошедших событий, но силовые структуры МВД, ДГБ, как и прокуратура, оказались недееспособными, они сами были одним из «камней преткновения» на тернистом пути к свободе.

А у нас в доме появился новый охранник Джохара, Магомет Хачукаев. Сначала он просто ездил с гвардейцами в эскорте, сопровождая президента, а потом его перевели в личную охрану. Он успевал везде: дома и в Президентском дворце — и скоро стал незаменимым, добровольно взвалив на себя то, от чего другие отказывались. Первый год президентства я сама занималась с Деги — младшим сыном, вместе мы «прошли» 2-й класс. Ему не разрешали ходить в школу родственники, опасаясь возможного похищения и последующего шантажа спецслужб России. Даже играть и бегать с мальчиками на улице ему было нельзя. Бедный Деги томился в доме, как маленькая птичка в клетке, и Магомет его за это очень жалел.

Магомет был сиротой, восемнадцатилетняя мать умерла при его рождении, а отец, который был в три раза старше ее, умер еще раньше. Это был очень неравный и поэтому несчастный брак. Старшие братья, которые годились ему в отцы, не знали, что с ним делать, и отдали новорожденного в интернат. Заведующий интернатом и все его питомцы стали для Магомета одной большой семьей. Он вспоминал о них всегда с нежностью и любовью. Эта же братская любовь вспыхнула в его сердце и к нашему маленькому затворнику. Он сам взялся возить Деги в школу, терпеливо ждал, пока закончатся уроки и потом отвозил его обратно, набрав по дороге еще полную машину детворы. Деги ожил, в школе у него появились друзья и любимые предметы. Когда он приезжал с Магометом, глаза его блестели. За эту неблагодарную работу (ведь большую часть дня приходилось уделять нашему дому) охрана Джохара насмешливо прозвала Магомета «домовым». Но он не обижался, ведь у него никогда не было своего дома, и похоже, это прозвище ему даже нравилось. Он стал моим самым преданным помощником и третьим, старшим сыном. Когда Магомет приезжал из Рескома, Деги летел к нему навстречу, а потом они сидели, обнявшись, перед телевизором и, растягивая удовольствие, медленно ели два «Сникерса», которые всегда приносил Магомет, оба их одинаково любили. Как-то он рассказал мне, почему оказался у нас в охране: во сне ему приснилась его юная мать, которую он никогда не видел, но сразу узнал, и, с любовью взглянув на него, тихо сказала: «Иди, встань рядом с президентом и оставайся с ним до самого конца».

Еще один Магомет, Евлоев, был в нашем маленьком доме и в личной охране Джохара — худенький племянник, с большими голубыми веселыми глазами, бледным лицом и горбатым носом, сын его старшей сестры Хазу, известной насмешницы и шутницы, с которой Джохар столько «воевал» в детстве и которую теперь очень любил. Этот Магомет сразу взялся учить меня языку, но поскольку лингвистическими способностями я, увы, не обладала, каждое слово приходилось буквально вдалбливать. Магомет этим занимался с большим юмором, при каждом удобном случае и в любом месте. Например, волшебная ночь, умиротворяющим голубым сиянием окружена луна, серебрятся бархатистые листья айвы, заливаются трелью мои любимые цикады… Вдруг от столба рядом отделяется узкая черная тень и вкрадчивый голос спрашивает: «Могуш аи? (как здоровье?)». «Дик мог (очень хорошо)», — отвечаю я с досадой. И все очарование ночи исчезает. Или утром, в самое неподходящее время, среди больших, пышущих жаром кастрюль, некормленой еще охраны и уже сидящих вокруг стола многочисленных гостей раздается его издевательский и насмешливый голос: «Хо худеш ю? (ты что делаешь)». «Ху, ма деш яц! (ничего не делаю)», — отвечаю я, как полагается. Дворянские привычки у чеченского этикета!