Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний Страница 45

Как же бороться за существование этим беднягам, как сохранить доходные писательские «должности», дачи, машины и прочие блага? Очевидно, только одним путем: устранением более талантливых и популярных конкурентов. Именно этим, а вовсе не приверженностью к партийным доктринам, объясняется яростная борьба бесталанных ортодоксов против настоящих литераторов.

Есть, конечно, и другие причины. Например, многие так называемые писатели в сталинские годы работали агентами секретной полиции, доносили и клеветали на собратьев по перу. Эти люди смертельно боятся каждого свежего ветерка в политике и литературе, ибо их прошлые дела известны, и может пробить час расплаты. После 1956 года два из них – «профессор-литературовед» Роман Самарин и «критик» Яков Эльсберг были открыто разоблачены на собрании писателей как виновники арестов и расстрелов многих литераторов. Их даже исключили из Союза писателей – неслыханная смелость! Но скандал быстро замяли, в прессе не появилось ни слова, а вскоре распоряжением сверху оба негодяя были восстановлены.

В дни, когда дело Самарина и Эльсберга было предметом разговоров, на многих других «маститых» литераторов было жалко смотреть. Бледная как смерть ходила по редакционным комнатам журнала «Москва» известная очеркистка Вера Шапошникова. Ей было отчего волноваться – ведь это она в 1952 году написала политический донос на писателя Рудольфа Бершадского, в то время работавшего вместе с ней в редакции «Литературной газеты» и сидевшего в той же комнате. Бершадского арестовали, но год спустя, на беду Шапошниковой, умер Сталин, и писателя сразу реабилитировали – обвинение было предельно абсурдным. Рудольф Бершадский живет и работает в Москве – что будет, если ему дадут говорить открыто?

Много пережил в дни Самарина и Эльсберга еще один «корифей социалистического реализма» Орест Мальцев. Ему, платному агенту КГБ, было поручено в 1948 году оплевать и оклеветать Иосипа Броз-Тито. Деньги были отпущены так щедро, что этот дотоле никому неведомый «писатель» нанял «литературного секретаря» и диктовал ему лишь главные идеи своего романа «Югославская трагедия». А уж этот «секретарь», молодой и довольно способный литератор, мой добрый знакомый, придал клевете литературную форму – кстати, довольно приемлемую с чисто профессиональной точки зрения. Разоблачение Сталина в 1956 году не отразилось на самочувствии Ореста Мальцева – он и до сих пор не прожил полученных тогда миллионов. Изъятие «Югославской трагедии» из библиотек произошло без лишнего шума, сам Тито не унизился до того, чтобы требовать наказания Мальцева – но вот разоблачения бывших информаторов КГБ встревожили автора «Югославской трагедии». Вдруг бы кто-нибудь поставил вопрос об изгнании из Союза писателей полицейского агента?

Неважно чувствовал себя в те дни и старый писатель Викулин. Ведь он оклеветал и убил руками сталинских палачей не кого-нибудь, а крупнейшего писателя XX века Исаака Бабеля. До тех пор, пока за его спиной лишь декламировали эпиграмму «Каин, где Авель? Викулин, где Бабель?», он не очень волновался. Но когда взялись разоблачать таких как он – тут начались сердечные припадки (когда писалась эта книга, пришло сообщение о смерти старика, и я решил не давать здесь его настоящего имени – что проку разоблачать мертвых; но русский читатель и так прекрасно поймет, кого я имел в виду).

Естественно, что эти люди, по уши вымазанные в грязи, могут спокойно жить до тех пор, пока та же грязь разлита кругом. Любой проблеск чистоты – прямая для них опасность. И они не для вида, а всерьез, отдавая все силы и способности, борются за сохранение старых порядков, за «твердое» партийное руководство литературой и искусством, за этот самый социалистический реализм, которому никто до сих пор так и не дал научного определения. Впрочем, одно определение недавно дали, но оно не того сорта, который годится для пропаганды. «Социалистический реализм, – гласит это точное определение, – есть прославление вождей средствами, доступными их пониманию».

Вожди же, несколько растерявшиеся после разоблачений «культа личности», быстро оправились и оправдали надежды самариных, эльсбергов, шапошниковых, мальцевых и викулиных. Они затравили Пастернака, принудили к молчанию Дудинцева и Солженицына, сослали на каторжные работы Синявского и Даниэля, Галанскова и Гинзбурга, теперь подкапываются под Твардовского, Ура, все в порядке!

Нет. Не все в порядке. Странно и неправдоподобно это звучит, но именно сегодня, в обстановке травли и гонений, арестов и ссылок, тайных судилищ и отправок в сумасшедшие дома – именно сегодня поднимается в России большая литература. Я говорю не только о «Докторе Живаго» или повестях Александра Солженицына или стихах Андрея Вознесенского – я имею в виду романы, рассказы и стихи, которые либо еще не изданы типографским способом, либо изданы только на Западе. Они написаны, существуют и уже неплохо известны русскому читателю. Никто не сомневается, что рано или поздно они сметут с книжных полок в Лету все творения «социалистических реалистов».

Обратимся же к ним.

IV.

Самолет поднялся с московского аэродрома и лег курсом на уральский город Тюмень. За окнами ночь. Пассажиры угнездились поудобнее в креслах и немедленно заснули. Лишь автору что-то не спалось. Он смотрел на причудливые позы спящих, на их отвисшие челюсти, влажные от пота виски, на неплотно прикрытые глаза с закатившимися зрачками и думал о странном веке, в котором так быстро совершенствуется техника и так медленно – люди. Люди те же самые, ничуть не лучше средневековых, а вот поди ж ты – спят на высоте десяти тысяч метров со скоростью восемьсот километров в час, словно в дилижансе или на вагонной скамье почтового поезда.

Вдруг властный голос: «Стоп! Остановить самолет!» Что такое? Как попала в самолет эта странная группа людей, что стоит там, впереди, у пилотской кабины?

Но размышлять некогда, приказ уже выполнен, реактивный лайнер остановился в воздухе, опершись крыльями на два облака, внезапно ставших твердыми как скалы. И один из вновь прибывших, явно начальник, громко объявляет:

— Внимание! Всем пассажирам оставаться на местах. Будет проверка снов. Граждане, зарегистрировавшие свои сны в Аэрофлоте, должны предъявить квитанции. Те, кто не зарегистрировал, обязаны рассказать содержание сна. Понятно? Начинаем!

Странно все-таки выглядит этот начальник. Да и его подручные тоже. Длинные камзолы, белые чулки, башмаки с пряжками – какие-то Людовики да и только. Но особенно удивительны их лица – они совершенно фиолетовые.

Вот «Людовики» подходят к первому ряду кресел, где сидит этакий благополучный упитанный гражданин с розовой лысиной. Ну, у таких на каждый случай жизни есть бумажка. И точно – гражданин достает квитанцию, розовую как его лысина, предъявляет начальнику – все в порядке. Проверяющие движутся дальше.