Геннадий Прашкевич - Станислав Лем Страница 45

Кисель, который у нас в голове, действует таким образом, чтобы мы стремились к чему-то; воздействие условий (гвоздь в ботинке, оккупация, отсутствие денег, цензура) придаёт этой тенденции направление и форму, а также иллюзорное ощущение, что нужно от этих условий освободиться и что именно в этом заключается главная задача. В самом деле, удаление гвоздя, оккупации, нищеты, цензуры, тюрьмы и прочее дают некое минутное облегчение. Но тут же возникает пустота, которую заполняют другие гвозди, тюрьмы, оккупации и т. п. Поэтому раем была бы, наверное, только полная свобода выбора как можно большего разнообразия мук; их можно было бы добровольно выбирать, в отличие от адской ситуации, в которой эти муки задаются извне раз и навсегда. В раю можно умереть только от нерешительности. В аду — от тоски (после привыкания к пыткам).

Существование художника является поиском задач.

Эта свобода (конечно, мнимая) создаёт предвкушение рая (выбирай, что хочешь), но одновременно являет собой суррогатный характер выбора (нереальность переживаний), ибо выбираются не различные жизни, и даже не конкретные гвозди, а только темы. В межтематический период (между различными выборами) одолевает лишь голое, бесформенное ощущение необходимости стремления, то есть делания чего-то там.

Не столько ради того, чтобы сделать это что-то, сколько для того, чтобы заполнить безумно неприличную пустоту. Искусство жизни — это талант заполнения пустоты такими заботами, с которыми, может быть, удастся справиться. Просто искусство — это то же самое, но квази. Но тот, кто знает, что это квази, уже не может этого делать и из художника становится просто отчаявшимся типом. А потому и самообман необходим, как часть жизненного искусства. Ведь можно ходить на ходулях, зная, что ты на них ходишь, совсем не прикидываясь и не уверяя самого себя, что это у тебя такие ужасно длинные ноги. Пропорция самообмана и понимания, что обманываешься, является вопросом индивидуально составляемой рецептуры с учётом практических проверок собственных возможностей и потребностей: Но добавлю также, что всю эту мешанину следует делать инстинктивно, как пташка поёт в бору, потому что если кто-то много знает о себе или даже просто считает, что знает, уже близок к полной импотенции…

Если ты что-нибудь понял, то хорошо, хоть и удивительно; если нет, ничего страшного»{89}.

30

И, наконец, ещё один триумф Станислава Лема — триумф несомненный.

В декабре 1963 года в «Белостоцкой газете» начал печататься «Непобедимый».

Необыкновенный роман, это признают многие. Но начинается он демонстративно обычно, как, впрочем, в те годы начинались многие другие обычные научно-фантастические романы.

«“Непобедимый”, крейсер второго класса, самый большой корабль, которым располагала База в системе Лиры, шёл на фотонной тяге. Восемьдесят три человека команды спали в туннельном гибернаторе центрального отсека. Поскольку рейс был относительно коротким, вместо полной гибернации использовался очень глубокий сон, при котором температура тела не падает ниже десяти градусов. В рулевой рубке работали только автоматы. В поле их зрения, на перекрёстке прицела, лежал кружок солнца, немногим более горячего, чем обычный красный карлик. Когда кружок занял половину площади экрана, реакция аннигиляции прекратилась. Некоторое время в звездолёте царила мёртвая тишина. Беззвучно работали кондиционеры и счётные машины. Погас вырывавшийся из кормы световой столб, который, пропадая во мраке, как бесконечно длинная шпага, подталкивал корабль, и сразу же прекратилась едва уловимая вибрация. “Непобедимый” шёл с прежней околосветовой скоростью, притихший, глухой и, казалось, пустой…»

Любителям фантастики это должно было нравиться (и нравилось), любители литературы психологической, «серьёзной» могли бросить чтение на первой странице.

Но ведь это был Лем! Он уже приучил читателей к своей неординарности.

На пустынную и, как считалось, необитаемую планету Регис III крейсер второго класса «Непобедимый» прибыл в поисках другого затерявшегося там корабля — такого же крейсера «Кондор».

Мощное воображение писателя рисует пейзажи почти земные и в то же время чужие.

Вот колонна вездеходов пересекает текучие песчаные пространства, двигаясь к руинам вроде бы обнаруженного с орбиты «города». Но то, что наблюдатели назвали «городом», конечно, ни на какой город не походит. Это просто утопленные в барханах на неизвестную глубину непонятные тёмные массивы, чудовищные конструкции, не поддающиеся определению.

«Одни выглядели как складчатые расходящиеся в разных направлениях очень густые сети с утолщёнными узлами сплетений, другие напоминали сложные пространственные арабески, какие создали бы взаимно проникающие друг в друга пчелиные соты, или решёта с треугольными и пятиугольными отверстиями. В каждом большом элементе и в каждой видимой плоскости можно было обнаружить какую-то регулярность, не такую однородную, как в кристалле, но, несомненно, повторяющуюся в определённом ритме. Некоторые конструкции, образованные чем-то вроде призматических, плотно сросшихся ветвей (но эти ветви не росли свободно, как у деревьев или кустов, а составляли либо часть дуги, либо две закрученные в противоположных направлениях спирали), торчали из песка вертикально. Встречались, однако, и наклонные, похожие на плечи разводного моста. Ветры, чаще всего дующие тут с севера, нагромоздили на всех горизонтальных плоскостях и пологих откосах сыпучий песок, так что издали многие из этих руин напоминали невысокие пирамиды, срезанные у вершины. Но вблизи становилось ясно, что их, казалось бы, гладкие поверхности на самом деле являются системой ветвистых, остроконечных стержней, лепестков, кое-где настолько густо переплетённых, что на них удерживался песок…»

Но не тайны мёртвого «города» интересуют Станислава Лема.

И не тайны органической жизни, всё же существующей на планете Регис III.

И даже не тайны несчастного «Кондора», хотя детали, связанные с гибелью крейсера, потрясают: везде из песка торчат неиспользованные кислородные баллоны, валяются консервные банки, фотоаппараты, бинокли, штативы, фляжки, как будто их кто-то бессмысленно выбрасывал из корабля.

«Заметив небольшой выпуклый бугорок, прикрытый тонким слоем песка, Рохан (помощник астрогатора. — Г. П., В. Б.) тронул его носком ботинка, думая, что это какой-то маленький глобус, машинально поднял бледно-жёлтый шар с земли и вскрикнул. Все повернулись к нему. Рохан держал в руках человеческий череп».