Борис Малиновский - Участь свою не выбирали Страница 45

– В Корюковку наш санбат вошел почти одновременно со стрелковыми полками. Бой за нее был коротким. Враги убегали в панике, оставив развешанное на деревьях у пруда для сушки нижнее белье. Мы двигались первыми по одной из дорог, проходивших через местечко, и стали свидетелями потрясающей картины человеческой боли и отчаяния: на дороге лежал мертвый старик, перерезанный танковой гусеницей. Скелет полусожженного юноши виднелся рядом. Над трупами склонилась женщина. Увидев нас, она в немом порыве подняла руки кверху, как бы говоря: "Отомстите!" До сих пор вижу ее глаза, без слез, горящие болью и гневом.

Следующим на боевом пути дивизии был город Щорс. И в нем оккупанты оставили свои кровавые следы. Жители рассказали, что в городе активно действовала группа молодых подпольщиков – бывших школьников, в которую входила и пионерка Нина Сагайдак. Она была связана с партизанским отрядом А.Ф.Федорова, была душой юных подпольщиков, действовала отважно и дерзко.

7 ноября 1942 года Нина пробралась на городской радиоузел и поздравила жителей города с праздником Великого Октября, всполошив всю местную полицию и гестаповское начальство. Нина неплохо знала немецкий и сумела познакомиться с офицером, брат которого, как она узнала, погиб в концлагере. Патриотке удалось получить сведения о готовившейся карательной операции против партизан, и она сумела во время предупредить их.

Фашисты напали на след Нины и в мае 1943 года ее арестовали. Больше месяца гитлеровские палачи истязали девочку, добиваясь сведений о молодежном подполье и партизанах, Нина выдержала все пытки и никого не выдала. Когда через четыре месяца наша дивизия освободила город и двери тюрьмы открылись, на стене камеры, где она находилась, нашли надпись: "Хто вийде на волю, передайте – 19 травня 1943 року шiстнадцятирiчну Нiну Сагайдак розстрiляно"[32].

Память о пепле Корюковки, о нечеловеческих муках, которые пережила шестнадцатилетняя Нина Сагайдак – хрупкая и нежная девочка с героическим сердцем, уносили с собой шедшие на запад солдаты дивизии вместе с ненавистью к оккупантам, поправшим все законы войны!

Приехав через 35 лет в Корюковку, я увидел заново отстроенный город. В райкоме партии рассказали, как возрождался город, о встречах бывших партизан, о том, что нужны средства на создание мемориала.

А позднее мне прислали газету "Маяк" от 28 февраля 1987 года, орган Корюковского райкома Компартии Украины и районного Совета депутатов, где было напечатано сообщение, что республика выделила два миллиона рублей на создание мемориала памяти о каждом из 256 сел и деревень, уничтоженных и сожженных фашистами на Украине, что замечательный проект мемориала уже создан и обсужден общественностью и скоро начнется его создание в Корюковке. Она, как и Хатынь, будет включена во всесоюзные маршруты поездок по нашей стране. К названиям, известным во всем мире – Лидице, Орадур, Хатынь,- добавится еще одно, пока еще мало кому знакомое – Корюковка.

Даешь Днепр!

…Перешли Десну по понтонному мосту. Значит, скоро Днепр! Новиков был вне себя от радости. До войны он жил на Украине. В оккупированном Днепропетровске находилась его жена, не успевшая выехать.

Вчера он сказал мне:

– Малиновский, а чего ты в партию не вступаешь? В такое время надо быть в партии. Бери пример с Беляева. Или ты всю жизнь думаешь в комсомольцах проходить? Вот что: я тебе даю рекомендацию для поступления в кандидаты, а ты сегодня же пиши заявление. Вторую рекомендацию возьмешь у Беляева!

Мои родители были беспартийными. Впервые поступить в партию мне предложили еще в первые дни войны, потом предлагал Беляев на Сучане. Тогда я посчитал себя неподготовленным. А сейчас сомнения мои рассеялись.

В сентябре 1943 года, незадолго до форсирования Днепра, я был принят кандидатом в члены ВКП(б).

Вот и Днепр! Правда, его еще не видно. Наш дивизион остановился в небольшом прибрежном сосновом леске. За ним, меньше чем в километре,- река. Под соснами оказалось неимоверное количество маслят. Солдаты бросились собирать их – будет к вечеру приварок! Невольно вспомнил, как по дороге с Курской дуги сюда мне попалась полянка, вся красная от сочной и спелой земляники. А я проехал мимо – очень уда торопился.

Решил посмотреть на реку. На всякий случай веял карабин с полным магазином патронов. Шел не спеша, понемногу поднимаясь по лесному склону. Подобрался к самому обрыву, переходя от дерева к дереву. Внизу открылась широкая полоса песка. За ней- красавец Днепр. Стал рассматривать, что делается на правом берегу. Ясно были видны траншеи противника, а в одной из них что-то очень похожее на голову. Далековато для карабина, но попробовать стоит… Может, будет одним фашистом меньше! Поставил на рамке дальность, тщательно прицелился и нажал спуск. После выстрела снова осмотрел траншеи. Голова исчезла.

Когда возвращался назад, подошли Мартынов и Беляев. Мы сели на землю около старого, может, еще сорок первого года, окопа. Никогда раньше у нас не возникало разговоров о том, что будем делать после войны. А тут Мартынов вдруг сказал:

– За Днепр немцев прогнали! Значит, войне скоро конец! Ты чем, Борис, после войны займешься?

Я не мог ответить так сразу, уж очень неожиданным был вопрос, и на секунду задумался. В тот же момент наш разговор оборвал близкий разрыв снаряда, а может, и мины. За Днепром послышались звуки выстрелов. Мы молниеносно очутились в спасительном старом окопе. Так я и не ответил тогда Мартынову на этот вопрос. Видно, рано задал он его…

Приказа на развертывание еще не было. Утром как-то совершенно неожиданно для нас из-за леска появились "юнкерсы". Мы их заметили, когда они уже пошли в пике, намереваясь сбросить бомбы, и разбежались кто куда. Я прыгнул в окоп, на дне которого лежала старая железная печка. Попытался вышвырнуть ее, но она снова свалилась мне на голову, а за ней и лейтенант Сармакешев. "А-а-ах! А-а-ах!" Земля под нами заходила ходуном от взрывов. Такие большие бомбы и так близко, пожалуй, еще не падали! А "юнкерсы" пикировали снова. Опять колыхалась земля от мощных взрывов, а я, сжимаясь в комок, искал у нее защиты.

Когда пехота и артиллерия не были прикрыты с воздуха, "юнкерсы" наглели, становясь грозным противником. Вот и в то утро двенадцать пикировщиков сделали 6 или 7 заходов. Они пикировали низко и бросали бомбы довольно точно.

После налета похоронили мы еще нескольких товарищей. А шестерых увезли в медсанбат. У одного из разведчиков Сармакешева, громадного широкоплечего молчуна, оторвало левую руку у самого плеча – да так, что и жгут не на что было наложить. Вряд ли довезли его до медсанбата…