Семен Луцкий - Сочинения Страница 45

Я говорю Вам, братья, об этом, ибо меня всегда волновал вопрос об исторической роли Масонства, вопрос о его взлетах и причинах периодических падений. И единственный ответ, который я сам себе даю, следующий. Масонство как идея всегда подготовляло великие исторические события. Масонство как общество духовного познания всегда стремилось оставаться в тени, но масоны как члены Человеческого общества всегда были в первых рядах борцов за благо Человечества. И если посмотреть на Масонство, как на монастырь идей (что тоже верно), то на нас, масонов, надо смотреть, как на тех монахов, которые из монастыря идут в мир помогать ему словом и делом или, если хотите, как на тех <pretres ouvriers>[238], которые добровольно обрекают себя на тяжелую жизнь трудящихся, чтобы быть ближе к ним, и против которых так ополчилась сейчас консервативная католическая церковь. Да, мы монахи в миру, носители высоких идей и участники во всех трудностях и в борьбе профанского мира. И эта борьба так увлекает нас, так горячо и живо в нас чувство негодования на несправедливость, что мы становимся по-настоящему борцами. Но возможно ли бороться за братство и говорить стороннику небратства — брат! Бороться — и врагу протягивать руку? И вот мы невольно отступаем от наших масонских правил в профанском мире, мы забываем о терпимости, ибо в реальной борьбе за человека, за нечто святое <…> Мы забываем о терпимости не только в профанском мире, но и в Храме. Вот почему, по-моему, Масонство снижается в великом историческом <etre>[239] (которое часто оно само и подготовило), ибо сами масоны, переносясь из мира идей в мир практики, не могут не снизиться. Не быть профаном в мире Каменщиков — это не трудно. Но оставаться Каменщиком, принимая участие в профанском мире, в борьбе его, — это бесконечно трудно и удается немногим. Я только сомневаюсь в том, есть ли это снижение?

Но не будем слишком огорчаться. Эти падения Масонства — результат его взлетов, и, коснувшись земли, Масонство вновь, как Антей, оживает. В этом наша трагедия, но и наша гордость. Ибо не может птица вечно лететь. И не может зерно упасть в землю и не сгнить, иначе не будет других зерен. Или, если хотите, другое сравнение — мы тоже идем путем зерна сгнивающего, которое даст новый росток. И в этой «возможности роста»[240] залог бессмертия Ордена Вольных Каменщиков.

Какое счастье, братья, быть членом этого Ордена, с какой гордостью надеваешь голубую ленту, с каким волнением выслушиваешь старые, но вечно новые слова ритуала. Как в этот момент хочется подняться, стать чище и лучше, оправдать свое звание, оправдать свою маленькую жизнь. Но это не только момент радости. Это еще момент самокритики, самоуглубления, самоисповеди перед самим собой, момент, когда совесть человека говорит в нем полным голосом. Это момент, когда человек духовным оком погружается поочередно в обе знаменитые философские пропасти — и бездну мира, и провал собственной души. Когда человек, спросив себя, где я, почему я, какой я и каким должен быть и для чего, когда в нем просыпается чувство вечного отличия его от животного. И если не может найти ответа, то самой постановкой вопроса куда-то движется, взлетает. И еще этот момент какой-то непонятной мистической радости от братского касанья душ. С этой радостью, окрыленной ею, уходишь потом в профанский мир и уносишь ее с собой. И потом на публичных собраниях, лекциях, концертах или — увы — похоронах, оглядываешься, ищешь своих, и волна радости заливает сердце, когда находишь. Вот они, мои, наши, как зерно всюду посеяны, они не изменят, не выдадут, они «из племени тех, кто не знает измены», медленна и тайна их работа, но всходы будут.

И к каждому мне хочется подойти и сказать: милый брат, прости меня, я часто недоволен тобой, но пойми, я собой тоже недоволен. Я часто внешне невнимателен, редко встречаюсь с тобой, но сделай акт доверия, поверь, что я люблю тебя, что думаю о тебе и даже на расстоянии ощущаю нашу душевную и духовную близость. Но этому мешает какое-то душевное Целомудрие.

Часто сидя в Храме, я озираюсь, оглядываюсь, всматриваюсь в лица братьев. Что это такое? Сидят люди, часто не очень молодые, не очень красивые, уставшие от дневной борьбы. Сидят, как зачарованные и, видимо, волнуются, переживают нечто особенное. В каком ином человеческом обществе Вы это увидите? Что притянуло их сюда? Какая таинственная жажда, какая мистическая неудовлетворенность? В жизни они коммерсанты, доктора, инженеры, бухгалтеры, ученые — все, что хотите, и просто хорошие люди, хотя и небезгрешные. Так бы просто хорошими людьми они и остались, если бы не пришли сюда. Но вот они пришли и здесь перерождаются, пришли и приходят, иногда едва волоча ноги, пришли, приходят, подвластные какому-то внутреннему велению, оставляют в прихожей <пропуск> и входят в Храм, помолодевшие и обновленные. Я называю это масонским чудом, и чудо оно и есть. Ибо эти люди захотели крыльев. Не то важно, обретут ли их, а то, что захотели их. И трогательно подумать о том, как маленький человек, рожденный ползать, вдруг ощущает себя здесь Икаром, как из прозы профанского мира он переносится в мир поэзии духа, и сам себя ощущаешь поэтом. Вот она — одна из тайн Масонства.

Я всегда внимательно присматриваюсь к молодым братьям, меня интересует их медленное превращение в Вольного Каменщика. Вначале они — большей частью — позитивисты и рационалисты. В Масонстве видят исключительно прогрессивную организацию, и отсюда их первая неудовлетворенность. Они хотели бы, чтобы Масонство как организация выступала всюду, где этого требует защита прав человеческой личности. Они не сразу могут понять, что роль Масонства иная, что как организация оно ни за что и ни против чего не борется, но что внутренняя работа над мас<онск?> <пропуск> оно подготовлю личную борьбу Вольных Каменщиков в профанском мире, что мас<онская> внутренняя работа дает братьям тот тайный огонь и свет, который они потом несут миру.

Но вот приходит время, ученик обращается в подмастерье подмастерье в мастера. Великая масонская мудрость заражает его, и новый брат уже чувствует в Масонстве нечто иное, что цель масонства не в одном счастьи-благополучии, но и в счастьи-благородстве, вечное, подлинное. Течет масонская река, но рационалистическая струйка брата глохнет, и он, сам того не замечая, поддается некой особой душевной настроенности. Безумие мудрост<и> начинает сменяться. Еще немного времени, и вот уже легкий зуд прорастания крылышек ощутит он за плечами. Даст Бог, и они скоро вырастут у него в настоящие крепкие крылья для Масонства. Будут у них падения, но после каждого светлее и выше будет новое устремление ввысь взлетов.