Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь Страница 46

После такого фантастического рассказа о том, как трудно ей отвечать на любовь и дружбу сограждан, Астрид ввела в сказку и Луизу. Астрид изобразила ее озорной самкой ящерицы с берегов Шпрее, которая тоже предъявляет права на популярную северную устрицу:

«Устрица так любила ее, так хотела, чтобы та была счастлива. Но их разделяли такие широкие долы, такие глубокие воды, что устрица подумала: „Kleine süsse Eidechse[40], найди устрицу у берегов Шпрее, устрицу, которая подарит тебе счастье, которое ты заслужила. Es gibt für alles Grenzen[41], ты не можешь звать меня издали, со своего берега, я ведь не могу приехать к тебе, а ты – ко мне, нас разделяют слишком глубокие воды… не требуй от меня слишком многого, kleine Eidechse[42], я ведь устрица, я закрываю створки, сижу на своей отмели и смотрю, как жизнь проносится мимо“».

Фотография Луизы в юности. Она была восьмым ребенком в семье, в Первую мировую войну потеряла четырех братьев. Луиза рассказывала, что ее в некотором роде считали вундеркиндом. В детстве она могла просвистеть «Прекрасную мельничиху» Шуберта, а в юности в Париже и Берлине пыталась стать концертирующей певицей и записала пластинку, которую как-то поставила для своей шведской подруги. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Но и этот толстый намек не заставил Луизу задуматься. Напротив, количество писем и посылок в 1955–1956 годах выросло, и следующей зимой Луиза предприняла новую вербальную атаку. На сей раз она не стала тратить время на сказку, прямо написала, что истинная близость в дружбе между женщинами подразумевает «körperliche Vertrauenheit». То есть не только духовную близость, но и физическую. 13 февраля 1957 года Астрид Линдгрен ответила ей без околичностей:

«Всякая любовь имеет право на существование. Но если кто-то – как я – абсолютно гетеросексуален и даже ни в малейшей степени не бисексуален, его никак не может охватить „любовь“ к человеку того же пола, если под любовью иметь в виду „Komm in meine Arme“[43]. Зато я могу оставаться в близких отношениях и восхищаться, или как хочешь назови, женщиной, как в случае с тобой. Мне тяжело мириться с тем, что я не вполне оправдываю твои ожидания, тогда как ты отдаешься мне полностью. Этим объясняются и странности, которые ты во мне видишь. Ты никогда не будешь довольна, предлагая любовь и получая взамен дружбу».

На этом поток писем и подарков мог прекратиться, но не прекратился, и две женщины, кроме всего прочего, продолжили встречаться минимум раз в году. В Стокгольме или на юге Европы – бывало, втайне в Германии или Швейцарии, чтобы не узнало гамбургское издательство «Этингер», иначе шведскую звезду засосало бы в круговорот массивной немецкой рекламы. Этими встречами и совместными выходными Астрид наслаждалась, хотя Луиза не всегда была подарком. Когда в апреле 1957 года та уехала домой после недолгого пребывания в Стокгольме, Астрид лила крокодиловы слезы и написала Эльсе Олениус вот что:

«На другой день меня постигло Большое Испытание в лице Луизы Хартунг – самого кипучего человека на свете, который часами болтает без умолку. Она спросила, можно ли у меня пожить, я не смогла отказать – она ведь предоставила мне стол и кров в Берлине. Но в итоге у меня уже ум за разум стал заходить – я думала, бедная голова моя взорвется. Вздохнула с облегчением, когда она уехала в аэропорт. <…> Легла и уснула, чувствуя, как все немецкие слова испаряются из моей измученной головы».

Однако факты говорят о том, что, по большей части, Луиза и Астрид с огромным удовольствием обсуждали искусство и литературу – как для взрослых, так и для детей и подростков. Ведь этим занимались обе, и образованная и проницательная Луиза Хартунг десять лет была идеальным спарринг-партнером, консультантом и советчиком в том, что касалось творчества Астрид Линдгрен и европейской жизни ее книг. И не в последнюю очередь – прибыльного книжного рынка Германии, где это творчество в 1950-е годы спасло издательство «Этингер» от банкротства, как книги о Пеппи спасли шведское издательство «Рабен и Шёгрен».

Луиза Хартунг охотно вникала в вопросы перевода – например, в 1955 году, когда она прямо-таки пришла в ярость, увидев многочисленные исправления, которые, ссылаясь на чувствительность немецкого рынка в травматическое послевоенное время, пожелал внести в текст «Мио, мой Мио!» Фридрих Этингер. 24 ноября 1955 года благодарная Астрид написала Луизе: «Ах, как же ты борешься за мои книги… ты прямо стихия». И в последующие годы она часто благодарила Луизу за тонкие и глубокие замечания о ее рукописях:

«Ты единственный человек, способный дать мне честную и основательную оценку. <…> Я абсолютно склоняюсь перед твоим мнением, но не перед чьим другим».

Много вдохновенных дискуссий возникало между ними в 1950-е и начале 1960-х, когда Астрид посылала своей берлинской читательнице копию рукописи или книгу. «Мио, мой Мио!» (1954), «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» (1955) и «Расмус-бродяга» (1956) восхищали Луизу. Но в 1957 году повесть «Расмус, Понтус и Растяпа» чуть не разрушила их дружбу из-за отрицательного персонажа, глотателя шпаг подловатого Альфредо, который говорил с немецким акцентом, любил пиво и называл двух светловолосых юных героев книги «проклятыми неготниками». Альфредо проявляет недюжинную фантазию, рассказывая о своем необычайно разветвленном центральноевропейском роде, в том числе о матери с маленькими, но железными кулаками, которые она прилежно пускала в ход, воспитывая всех своих восемнадцать детей, и о дяде – брате матери, взорвавшем себя анархисте.

Корреспонденты любили удивить друг друга своими взглядами или забавной историей. Например, в письме, написанном на Фурусунде летом 1958 г., Астрид оригинально располагает рассказ о том, как сломала левую ногу, вокруг рисунка самой ноги и уверяет, что посадила все Луизины луковицы и черенки. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Это оказалось чересчур для чувствительной Луизы, которая была оскорблена и обвинила Астрид в «Nationalhass» (ненависти на национальной почве) в то время, когда немецкий народ так нуждается в доверии и терпимости. Прочитав гневное письмо Луизы, Астрид в свою очередь оскорбилась, но уже как художник из страны, где господствовала свобода слова:

«Луизхен… ты самый разумный человек, какого я знаю, и я думала, что ты знаешь меня. Но ты считаешь, что у меня „tief eingewürzelte Abneigungen gegen alle Deutsche, gegen alles fahrendes Volk und gegen alle Ausländer“ („глубоко укоренившееся неприятие всех немцев, всех приезжих, всех иностранцев“. – Ред.). Тому, кто, как я, питает глубокое отвращение к любым формам национализма, тяжело и горько это слышать. Я думала, ты это понимаешь. Я думала, ты понимаешь, что я ненавижу любое разделение людей по национальному и расовому признаку, любую дискриминацию белых и черных, арийцев и евреев, турок и шведов, мужчин и женщин. С того момента, как я выросла и начала самостоятельно мыслить, мне был противен великошведский желто-голубой патриотизм… он противен мне так же, как немецкий национализм Гитлера. Я никогда не была особой патриоткой. Все мы люди – так я это формулирую. И потому мне невыразимо больно, что ты в рукописи „Расмуса“ увидела обратное тому, что было задумано».

Весной 1958 года Астрид Линдгрен отправилась во Флоренцию на вручение медали Ханса Кристиана Андерсена, которую также называют Нобелевской премией по детской литературе; это самая почетная международная награда, какую только может получить детский писатель. Медаль вручалась в роскошном палаццо Веккьо, в средневековом интерьере, к которому приложили руку Леонардо да Винчи и Микеланджело, в присутствии людей со всего мира, включая главного редактора Ханса Рабена: в 1956–1958 годах он был президентом Международного совета по детской и юношеской литературе (IBBY) и участвовал в присуждении медали Андерсена писателю, который с ним сотрудничал. За месяц до того Астрид написала о предстоящем награждении Ханне и Самуэлю Августу, подчеркнув, что распространять новость в Виммербю пока нельзя:

«Все это пока, кажется, секрет, так что никому из посторонних ничего не говорите. Но это ужасно престижная международная награда, присуждается за лучшую детскую книгу, изданную за последние два года. Не то чтобы я считаю Расмуса шедевром, но раз они не нашли ничего лучше, остается только поблагодарить».

То, что Астрид Линдгрен не считала «Расмуса-бродягу» своей лучшей книгой, было связано со скоростью выхода ее книг в 1950-е годы, когда шведская писательница, казалось, забыла о совете своей немецкой подруги: «Пиши, только когда есть желание, и никогда по обязанности». В 1950-е годы новые произведения появлялись ежегодно, новые или уже знакомые персонажи моментально расходились в новых форматах, на разных медиаплатформах. Прибыльное для многих предприятие, которое Астрид прозвала «Расмуссианой», объединяло трех совершенно разных персонажей по имени Расмус. Это имя входило в названия книг «Калле Блюмквист и Расмус» (1953), «Расмус-бродяга» (1956) и «Расмус, Понтус и Растяпа» (1957).