Один в Океане - Слава Курилов Страница 46

перестала расти трава и обнажились корни деревьев. Холодный Бродок обмелел и скоро высох до дна. Потом Чудо-остров был раздавлен широкой автострадой. Мост проходил через Семипалатинку и дальше по руслу реки прямо в Жана-Семей. Холодный Бродок засыпали, деревья срубили для строительства бараков, весь Чудо-остров изрыли бульдозерами, а песчаные бури, проносившиеся над Семипалатинском, засыпали его толстым слоем пыли. К подземному аэродрому нескончаемым потоком шли грузовики. Из-за мрачного ландшафта это место здешние жители называли «Луной». Моего друга Генку Смагина забрали в армию, и он служил на «Луне» в строительном батальоне. Родители радовались: сын приходил в увольнение каждую субботу и ночевал дома.

Я учился в автодорожном техникуме на последнем курсе; по субботам вместе с Генкой и еще тремя друзьями мы ходили на танцы.

Я помню странные лица моих товарищей и фразу «Генка умер».

— Как умер, совсем? — не веря своим ушам переспросил я.

— Умирают только совсем, — невесело пошутил приятель.

— Но он же был с нами на танцах позавчера, в субботу! Что случилось?

— Врачи говорят — кровоизлияние в мозг.

— Но он же ничем не болел, — не унимался я. Друзья пожали плечами.

Родители Генки потребовали произвести вскрытие и подали в суд. Но с ними провели беседу, они еще больше помрачнели и затихли. Мы хоронили Генку в запаянном гробу. Через месяц непонятно чем заболел наш общий знакомый, служивший там же, на «Луне». Он умер в больнице, и его тоже хоронили в закрытом гробу.

После смерти Генки мне пришлось побывать в районе «Луны» — у нас была практика по автовождению, я вел ЗИС-150, нагруженный цементными блоками. Дорога все время шла по пустыне, степь вымерла. Мы проезжали бесконечные строительные площадки, огороженные колючей проволокой, повсюду виднелись одноэтажные бараки армейских частей. В распоряжение одной из этих частей мы и разгрузили нашу машину. Я запомнил мрачные лица солдат, встреченных по дороге.

…Три года я не был в родном городе, и вот сейчас, демобилизовавшись из армии, еду к родителям. Путь мой лежит через Семипалатинск, и я выхожу на знакомом перроне. Дедушка с бабушкой умерли, в доме моего детства живут чужие люди, но соседи все те же.

Я иду навестить друзей, и радости нет границ: все недавно вернулись из армии, съехались со всех концов Союза. Мы снова, как когда-то, ходим на танцы, веселимся, кутим и не можем нарадоваться встрече. «А помнишь…» — повторяется много, много раз. С нами нет только Генки Смагина.

«А что происходит на „Луне“, где он служил?» — спрашиваю я. «Там построили какой-то подземный аэродром и проводят какие-то секретные взрывы». Я осторожно расспрашиваю знакомых. Никто ничего не знает. Город живет своей обычной жизнью и никакими секретами не интересуется. «Правда, — рассказывают мне, — за три последних года построили несколько новых больниц — в старой не хватало места для больных белокровием». Что такое белокровие, никто не знает и путают с малокровием. «Тут как-то через Семипалатинск шел поезд из Владивостока с японскими туристами. Что с ними было! Они заблажили дурными голосами, закрыли окна и двери и потребовали немедленно отправить поезд. Вот чудаки! Над ними так смеялись!» Я прощаюсь с друзьями, с родным городом. На душе тяжелое предчувствие, что мы больше не увидимся.

Через год мы получили тревожное письмо из Семипалатинска от моей тети, а вскоре приехала и она сама с дочерью, оставив в Семипалатинске квартиру, мебель, все нажитое. «Все началось с сильного взрыва, — рассказывали они. — Стекла вылетели почти во всех домах, дверцы печей распахнулись, угли выпали на деревянные полы. Начались пожары». Именно тогда жители Семипалатинска узнали страшную весть: начались испытания атомной бомбы. Перед каждым взрывом жителей города оповещали о времени испытания и напоминали о мерах противопожарной безопасности. Взрывов было много, иногда три раза в неделю. Стекла вылетали постоянно, их вставляли за государственный счет. В больницах не хватало коек для больных лучевой болезнью. В городе началась паника, многие хотели уехать, но город закрыли на неопределенный срок. Первое время отпускали только к ближайшим родственникам. «Мы взяли лишь самое необходимое, все остальное бросили. Тот, кто успел, бежал…»

Летом 1957 года я в звании сержанта выполнял обязанности химического инструктора саперного батальона, расквартированного в Калининградской области. По полученному приказу нас, химических инструкторов, должны были отправить на боевые учения в район, где будет произведен атомный взрыв. Мы ждали отправки несколько дней, но приказ по неизвестной причине отменили.

Я никогда не забуду день, когда всех нас, химических инструкторов, собрали в клубе для просмотра учебного кинофильма, снятого в районе боевых учений с настоящим атомным взрывом. Это были именно те учения, в которых мы должны были участвовать несколько месяцев назад.

В зале погас свет, я читаю титры… «Совершенно секретно… Фильм снят на полигоне Министерства обороны в районе… Семипалатинска».

У меня темнеет в глазах. Не может быть! Я вижу чудовищное грибовидное облако, растекающееся над тем самым плоским нагорьем к западу от Жана-Семей. Подземный аэродром… «Луна»… Там строили пункты наблюдения за атомными взрывами. Три машины цементных блоков я привез туда и разгрузил своими руками.

В трех фильмах показывали несколько атомных взрывов. Диктор давал пояснения хорошо поставленным металлическим голосом. Экспериментальные сооружения, построенные на разных дистанциях от эпицентра взрыва, предназначенные для проверки на прочность. Тут же окопы, блиндажи, укрытия для людей. Войска располагаются по концентрическим окружностям, ближе и дальше от эпицентра. Очень много специальных приборов для проверки действия светового излучения, ударной и световой волн и проникающей радиации. Съемки производятся сотнями кинокамер, все очень профессионально, фильмы цветные. Камера медленно обходит расположения воинских частей. Жаркий летний день. Тихо. Суровые лица солдат. Видно, как начинают нервничать офицеры, попадая в объектив камеры. Один солдат зачем-то подметает окоп… Камера показывает экспериментальные сооружения. Над ними голубое небо с легкими облачками и жаворонки… Я вижу еще дальше степь с волнами ковыля, колючки, кустики полыни. Суслики стоят на задних лапках среди полевых цветов, смешно двигая ноздрями, принюхиваясь к чему-то, и смотрят туда, вдаль. Яркая вспышка. Красно-желто-черный столб уходит вверх и растекается зонтом под синим небом. Остается только расплавленный дымящийся песок и камни… Большинство экспериментальных строений просто исчезает бесследно. А вот эти, деревянные, горят