Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули Страница 46

Или вот еще одно письмо от неизвестной женщины: «Дорогой Николай Александрович! От души поздравляю Вас с наступающим днем Вашего рождения и горячо молю Бога, чтобы Он Милосердный спас и сохранил Вас на многие и долгие годы, и так же Вашего Сына. Пожалуйста, я Вас очень прошу, расцелуйте его за меня крепко, крепко, я так горячо его люблю и всегда молю Бога о его здоровье. Искренне Вас любящая, Елена К.»{341}.

Но, говоря об этих письмах, полных самоотвержения и любви, мы не можем не коснуться, в силу темы нашего труда, тех посланий, которые были полны злобы и ненависти. Естественно, мы вслед за С. В. Фоминым не будем цитировать эти примеры «политической порнографии». Но остановимся на характере одного из таких посланий, так как на нем отчетливо виден след той злой силы, с которой вел духовную брань Государь. Среди писем к Царской Семье имеются конверты, в которых были вложены фотографии Царя и Царицы с множественными прижиганиями сигаретами, причем у Царя были выжжены глаза, а у Государыни, которая была сфотографирована в платье сестры милосердия, прожжено все тело. Как здесь не вспомнить коптяковское кострище, расчленение тел, соляную кислоту!

Все время пребывания в Тобольске Царя и Царицы отмечено тяжелыми душевными переживаниями. Главной причиной этих переживаний была боль за судьбы Родины и русского народа. Как только какие-либо сведения доходили до Императора о событиях в Петрограде или на фронте, он сразу же заносит их в свой дневник. «5-го сентября. Вторник. Телеграммы приходят сюда два раза в день; многие составлены так неясно, что верить им трудно. Видимо, в Петрограде неразбериха большая, опять перемена в составе пр-ва. По-видимому, из предприятия ген. Корнилова ничего не вышло, он сам и примкнувшие генералы и офицеры большей частью арестованы, а части войск, шедшие на Петроград, отправляются обратно»; «20-го октября. Пятница. Сегодня уже 23-я годовщина кончины дорогого Папй и вот при таких обстоятельствах приходится ее переживать! Боже, как тяжело за бедную Россию!»; «17-го ноября. Пятница. Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве! Гораздо хуже и позорнее Смутного времени»; после прихода сведений о начале переговоров большевиков с немцами: «18-го ноября. Суббота. Получил невероятнейшее известие о том, что какие-то трое парламентеров нашей 5-й армии ездили к германцам впереди Двинска и подписали предварительные с ними условия перемирия! Подобного кошмара я никак не ожидал. Как у этих подлецов большевиков хватило нахальства исполнить их заветную мечту предложить неприятелю заключить мир, не спрашивая мнение народа, и в то время, что противником занята большая полоса страны?»{342}.

Конечно, тяжелее всего переживал за происходящее Император Николай И. Глеб Боткин писал, что «У меня создалось впечатление, что в течение этого (тобольского. — П. М.) периода Император страдал более чем остальные»{343}.

Дети и Государыня, как могли, старались помочь ему переносить эти душевные страдания. Доктор Боткин рассказывал своему сыну Глебу: «Каждый раз, когда Император входит в столовую с грустным лицом, Великие Княжны говорят тихо: «Папá сегодня грустный, надо поднять ему настроение». И они это делают, рассказывая смешные истории, смеясь, и в конце концов лицо Его Величества озаряется улыбкой»{344}.

Самое главное, что ни в дневниках, ни в письмах Императора Николая II и Императрицы Александры Федоровны, ни в воспоминаниях о них очевидцев нет ни одной строчки, ни одного свидетельства об их беспокойстве за собственную судьбу, жалоб, упреков, осуждения в чей-то бы ни было адрес: только волнение за судьбу России, народа и дорогих им людей. Это ярко видно из писем Государыни А. А. Вырубовой. 20 декабря 1917 года она пишет: «Он (Государь) прямо поразителен — такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. (…) Полная надежда и вера, что все будет хорошо, что это худшее и вскоре воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв?! (…) О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью — все в этом для меня (…) Чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господи, смилуйся и спаси Россию!»{345}

Из письма Государыни А. В. Сыробоярскому 29 ноября 1917 года: «Могу себе представить, как ужасно все то, что там пережили. Тяжело неимоверно, грустно, обидно, стыдно, но не теряйте веру в Божию милость, Он не оставит Родину погибнуть. Надо перенести все эти унижения, гадости, ужасы с покорностью (раз не в наших силах помочь). И Он спасет, долготерпелив и милостив — не прогневается до конца. Знаю, что Вы этому не верите, и это больно, грустно. Без этой веры невозможно было бы жить…

Многие уже сознаются, что все было — утопия, химера… Их идеалы рухнули, покрыты грязью и позором, ни одной хорошей вещи не сделали для Родины — свобода — разруха — анархия полная, вот до чего дошли, жаль мне даже этих идеалистов (когда они добрые), но поблагодарю Бога, когда у них глаза откроются. Лишь о себе думали, Родину забыли — все слова и шум. Но проснутся многие, ложь откроется, вся фальшь, а весь народ не испорчен, заблудились, соблазнились. Некультурный, дикий народ, но Господь не оставит, и святая Богородица заступится за Русь бедную нашу»{346}.

Из