"Sex Pistols": подлинная история - Джуди Верморел Страница 46

СИД ВИШЕС (в присутствии Нэнси Спанген): О'кей, что ты хочешь спросить?

В: Хочу спросить тебя о статье Джека Льюиса: как все это получилось, и что ты думаешь о ней в готовом виде.

СВ: Ладно, все это получилось потому, что просто накануне вышел один там инцидент в клубе «Speakeasy», кого-то там покалечили. Мы с Джонни Роттеном оказались под подозрением. Мы всегда (саркастически) что-то такое вытворяем.

Он взял у меня интервью, потому что меня зовут Вишес, и было ясно, что он начнет мне задавать все эти вопросы — спрашивать меня про насилие и всякое такое, что я делаю то-то и то-то, с этими их подковырками, представляя себе человека с низким уровнем развития — наверное, по себе судил.

И я поставил его в полный тупик. Он думал, что он спросит меня, и я все ему так и выложу: «Да, я плюю на все, я крутой, я порочный, я избил всех этих людей и расколол их башки пополам». Он-то думал, что все так и будет, просто был совершенно в этом уверен. А я ему сказал все совсем наоборот. Я поведал ему, каким я был милым и начитанным мальчиком и что у меня и в мыслях не было всем этим заниматься, я холил и лелеял хомячков, и все такое, понимаешь, о чем я? Сделал вид такой, как будто катался как сыр в масле. И он охуенно поддался на это. Они просто такие жирные, что думают, булки растут на деревьях. Просто дураки. Они вообще ни хуя не знают. Тошнит меня от них. Я от них просто физически заболеваю, потому что их не касается то, что творится. Они вообще понятия не имеют, что происходит. И они не могут, просто не могут ничего понять. Вот почему, знаешь, когда люди читали, как я люблю свою мамочку и как она рада, что я наконец нашел то, что мне по душе…

Насколько я понимаю, самые разные люди могут просто посмотреть на фотографию, где я снят, и почитать, что там я говорю, — и понять, что одно с другим не вяжется. Конечно, ума им не хватает, как большинству взрослых — не хватает им ума сделать что-то стоящее.

У взрослых этих вообще нет ума никакого. Как только кто-то перестает быть ребенком, он перестает вообще что-либо осознавать. Не важно, сколько тебе лет. Тебе может быть и девяносто девять, и ты можешь оставаться ребенком. И пока ты ребенок, ты во все врубаешься, ты знаешь, что вокруг происходит. Но как только ты «вырастаешь»…

…Мне абсолютно не интересно ублажать эту широкую публику. Я просто не хочу, потому что я правда думаю, что они — подонки, меня тошнит от них физически, от этой широкой публики. Они подонки. Надеюсь, ты это напечатаешь. Потому что я считаю, что 99 % этого говна на улицах происходит из-за того, что они ни хуя не знают о жизни.

В: И что — все люди тебя раздражают?

СВ: Да. Люди и их ебаная поза. Чего я хочу — так это заниматься тем, что мне нравится, а если кому-то еще это нравится, пусть приходит и берет, понимаешь, о чем я? А если никому в этом ебаном мире не нравится то, что я делаю, мне по хую. Если даже ни одной копии не продастся, меня это не ебет. Главное — мы делаем то, что нам нравится. Нам по кайфу делать это, по кайфу слушать. Я много слушаю наши записи, потому что мне они нравятся. Я думаю, это отличные записи. Иначе я бы не принимал в этом никакого участия. Мне нравится слушать нашу музыку так же, как мне нравится слушать «Ramones». «Ramones» — моя любимая группа, кстати. Но ты понимаешь, о чем я?

В: Да. Что ты думаешь о телевидении?

СВ: Ненавижу его и все, что с ним связано. Хуже его не придумаешь — у меня депрессия начинается от телевидения, оно пугает меня. Эта манера — как эти пидоры лижут жопу, понимаешь? Как они говорят: «А сейчас — прекрасное то и прекрасное это». Все их слова — полная хуйня, врубаешься? Зачем все это? Ты понимаешь? Я ненавижу неискренность. Если гы делаешь что-то, делай это только потому, что тебе это нравится и ты хочешь это делать. Потому что весь твой барыш — это просто куча помоев. Что ты будешь делать со всеми этими деньгами, к примеру? Я знаю только одно, что можно делать с деньгами (смеются вместе с Нэнси). Одну единственную вещь. Вот что я делаю со всеми своими деньгами. С каждым полпенни.

В: Ты ходил с Джоном в один технический колледж. Так ведь? Тебе там было нормально или нет?

СВ: Что ты имеешь в виду, работу?

В: Да все. Работу и…

СВ: Я дружил там с Джоном. Я дружил с черными пацанами — они отличные были, негритосы в этом колледже. Правда, клевые, понимаешь? У них были пластинки реггей и мощные звуковые системы, и они сами были отличные. Но все остальное — говно. Я ненавижу работу. Я ничего там не делал. Ни одной вещи. У меня всегда был предлог какой-нибудь. И я вообще не могу работать, не потому, что я неумный или еще какая ерунда, а просто потому, что мне все это не интересно. Я неспособен сделать что-то такое, чего я не хочу. Просто не умею. И не умею заставлять себя. Или я хочу чего-то — или не хочу.

В: А как ты считал: будет там что-то хорошее?

СВ: Нет. я знал, что все говно. Но ничего другого мне не пришло в голову, да и возраст был такой, что можно было не суетиться, понимаешь?

В: Сколько тебе было, когда ты ушел из школы?

СВ: Пятнадцать.

В: И что это была за школа?

СВ: На Клиссолд-парк.

В: Общеобразовательная, да?

СВ: М-м-м.

В: А ты много читаешь?

СВ: Нет, вообще не читаю. Комиксы читаю в основном. Ненавижу книги. Они все скучные. Нравятся только развлекательные книги. И ужасы нравятся.

В: А ты не думаешь, что в книгах есть что-то такое, чего нет нигде?

СВ: Нет. Что они могут мне предложить? Особенно книги и телевидение.

В: Но ведь выбор в смысле книг куда богаче, чем выбор телепрограмм.

СВ: Ладно, если мне покажется, что я что-то хочу узнать, я как-нибудь расспрошу об этом или выясню сам. А о том, чего я