Иван Гребенюк - На далеких рубежах Страница 46

-- Беда, товарищ полковник, -- сказал он. -- Вы только поглядите, что тут планирует ваш помощник.

-- А что?

-- Воздушный бой чуть ли не на боевом потолке самолетов. Допустим, летчики поднимутся на такую высоту. Допустим. Но где гарантия, что кто-нибудь не сорвется?

-- Вот гарантия, Алексей Александрович, -- полковник размашисто подписал плановую таблицу.

-- Вы смертный приговор подписали летчикам, а не плановую таблицу полетов, -- пробормотал штурман, покидая кабинет.

Полковник вернул его назад.

-- Как? Как вы сказали?

Гришина всего передернуло, и он стал похож на драчливого петуха.

-- Я сказал грубо, но правду.

-- Так... Значит, смертный приговор, говорите? А вам известно, на какую высоту поднимаются современные реактивные бомбардировщики? Известно? Какого же черта вы ратуете за то, чтобы наши истребители вели бои на средних высотах? Кого они будут там уничтожать -- воробьев?

-- Подобный вопрос я уже слышал от Поддубного.

-- Так извольте выслушать и от меня! -- запальчиво крикнул полковник и так стукнул кулаком по столу, что чернильница подскочила.

Обомлев, Гришин вытянулся в струнку.

Лиля не знала о случае с Телюковым и поэтому никак е могла разобраться в непонятном поведении Поддубного за последнее время. Он на приходил.

"Разлюбил? Остерегается матери?" -- терзалась она в догадках.

Ей хотелось самой пойти к нему, да как-то неудобно... Рядом, в одном коттедже, молодые летчики живут. Еще пойдет молва, до матери докатится.

Сегодня -- воскресенье. Лиля выпросила у отца машину, чтобы съездить в аул к своей школьной подруге Зейнаб. Таила надежду, что и Поддубный поедет с ней -- это была бы чудесная прогулка! Теперь, оказывается, придется ехать одной...

К двенадцати часам Челматкин подал к коттеджу "Победу". А Лиля и не думала собираться. "Пожалуй, лучше сказаться больной, не поехать", -- думала она. Но ведь ее ждет Зейнаб -- лучшая и самая близкая ее подруга. И, поразмыслив, решила ехать. Оделась, вышла на крыльцо и остолбенела. Поддубный в белом, отлично выутюженном кителе, со свертками в руках стоял перед ней. Она давно не видела его таким веселым и жизнерадостным. Поздоровался ласково с Лилей и повернулся к родителям:

-- Здравствуйте, Харитина Львовна! Здравствуйте, Семен Петрович! Разрешите мне поехать с вашей дочерью в аул? Я поведу машину, а Челматкин пусть отдыхает. Ведь сегодня выходной.

Харитина Львовна промолчала, а Семен Петрович поддержал Поддубного:

-- И то правда, идите, Челматкин, отдыхайте. А вы, Иван Васильевич, все же не забывайте, что "Победа" не МиГ, не больно нажимайте на скорость.

-- Не беспокойтесь, Семен Петрович! -- ответил Поддубный, садясь за руль. А Лилю спросил взглядом: "Не ждали?"

-- Ради Бога, осторожнее, -- только и успела сказать Харитина Львовна.

Машина выкатила на дорогу. Поддубный притормозил, открыл дверцу.

-- Переходи, Лилечка, ко мне.

Девушка молча пересела.

-- Я не понимаю вас, Иван Васильевич. То скрывались от меня, а то не постеснялись отца... А если бы он не согласился? А если бы мать запротестовала?

-- О, ты уже сразу на "вы"!

-- Ну да, отец и мать могли бы не позволить тебе...

-- Ну, об этом я даже не подумал.

-- Ты слишком самонадеян.

-- Какой уж есть, Лиля. На лучшего не рассчитывай. Товар, так сказать, показываю лицом.

-- А как ты узнал, что я собираюсь в аул?

-- Интересовался...

-- А где пропадал?

-- Как где? На аэродроме. Дома.

-- Я сержусь на тебя.

-- А я люблю сердитых.

Поддубный снял фуражку, и Лиле захотелось отодрать его за чуб, отплатить за все. Она и сделала бы это, если б он не сидел за рулем.

За станцией машина свернула на шоссе. Поддубный повернул зеркальце так, чтобы видно было Лилино лицо. Лиля прикрыла зеркальце рукой.

-- Не смей смотреть!

-- Если я буду все время поворачиваться к тебе, мы, пожалуй, скатимся в кювет.

-- Ты не поворачивайся. Помни, что ты для меня водитель, и только.

-- Вот это уже неправда, -- рассмеялся Поддубный, потом вдруг притих и долго молчал. -- А помнишь, Лиля, как в день нашего приезда Максим Гречка принял тебя за мою жену?

-- Ну и что?

-- Гречка не так уж ошибся.

-- Что ты хочешь этим сказать?

-- Я хочу сказать, Лиля, -- уже совсем иным, без тени веселости голосом, промолвил Поддубный, -- я хочу сказать... -- он запнулся и остановил машину. -- Я серьезно...

У Лили замерло сердце: "Говори, милый, любимый, говори!"

Но он покраснел, как мальчишка, и так и не сказал ничего...

"Глупый, -- подумала Лиля, -- неужели это так трудно сказать?.."

Шестьдесят километров, из которых лишь одна треть приходилась на шоссе, промелькнули незаметно.

Давно ли выехали из Кизыл-Калы, а уже показался вдали аул Талхан-Али. Он лежал среди зеленых полей хлопчатника у подножия Копет-Дага, окутанного дрожащей дымкой марева. Стройные тополя и развесистые карагачи скрывали строения.

Дорогу пересекали арыки, по которым стекала с гор мутная вода.

До этого майор Поддубный видел туркменские аулы лишь с воздуха. Они мелькали под самолетом зелеными заплатками, рябили небольшими, беспорядочно разбросанными строениями. Аул Талхан-Али представлял собою довольно большое селение с улицами и домами европейского типа. Это был новый, колхозный, социалистический аул. То там, то здесь, у домиков дехкан, под карагачами и шелковицами, стояли "Победы", "Москвичи", мотоциклы. Аул был зажиточный -это сразу бросалось в глаза.

-- Вон там живет Зейнаб, -- Лиля показала на хорошенький домик с этернитовой крышей и навесом на весь фасад. -- Да вот и она сама!

Из-за ограды на улицу вышла девушка в длинном, до пят, койнете, волосы ее были заплетены в четыре тугие косы, какие носят незамужние туркменки. В ней Поддубный сразу узнал ту скуластую смуглянку, которую впервые видел на веранде коттеджа. Заметив за рулем автомобиля офицера-летчика, девушка смутилась.

-- Зейнаб! -- окликнула ее Лиля.

Зейнаб бросилась к машине.

Девушки обнялись. Лиля познакомила подругу с Поддубным.

-- Я тебя ждала, ждала, да и ждать перестала, -- сказала Зейнаб на отличном русском языке. Год назад она окончила университет и теперь преподавала в школе-десятилетке русский язык и литературу.

Все трое вошли в дом.

Зейнаб приоткрыла дверь в соседнюю комнату.

-- Эдже! -- позвала она.

На зовы вышла пожилая женщина, закутанная в белый платок. Поздоровавшись с Лилей, как со старой знакомой, она с приседанием, по-восточному, поклонилась летчику.

Поддубный огляделся. Пол в сенях заслан войлоком-кече, а в комнате -коврами. Круглый стол, стулья, шкаф с книгами и кровать завершали убранство этой опрятной и уютной комнаты.