Михаил Ишков - Никола Тесла. Изобретатель тайн Страница 46

Глава 5

Январь, 1943 год

Гостиница «Нью-йоркер»

— Что касается женского пола, в те дни, когда моя слава гремела по всему миру, у меня отбоя от него не было. Скажу откровенно, если бы не работа, не влекущий меня конечный итог, к которому я стремился всю жизнь, я с куда большим удовольствием завел собаку, а не женщину, однако ввиду постоянного напряжения мозга я не мог позволить себе даже такого спутника.

Я обитал в гостиницах — эта безалаберная отчужденность, возможность захлопнуть дверь номера, когда захочу, в любое время суток заниматься тем, что мне интересно, — позволяла мне оставаться самим собой. Как сказал мой друг, художник Уолтер Рассел[45], а он был весьма неглупый человек, — «твоя профессия, Ники, одиночество. Только взвалив на плечи эту неподъемную ношу, тебе, возможно, удастся проторить человечеству путь в будущее.»

Он же нарисовал мне отвратительную картину семейного счастья. Это был ад, достойный только ленивых, похотливых обывателей, а мне и так хватало недоброжелательства, зависти, капризов, подножек в работе, чтобы помимо воли взращивать эти пороки у себя дома.

По этой причине я выбрал в супруги голубку.

Я всю жизнь был привязан к животным и птицам. Особенно к котам и голубям. Я никогда не забуду Мачака, его демонстраций природной электрической силы, которой мой друг щедро делился со мной. В детстве у меня не было более сильного впечатления, не считая похорон старшего брата, чем искры, сыпавшиеся из шкуры Мачака, когда я поглаживал его по шерстке.

К сожалению, котов в американских гостиницах держать запрещено, трудности были и с собаками, поэтому я всегда и везде старался приручить голубей.

Старик не побоялся в промозглый январский день открыть окно и насыпать на подоконник хлебные крошки и крупу.

Голуби не заставили себя ждать. Они слетались со всех сторон — с крыш ближайших небоскребов, с чердака соседнего трехэтажного торгового центра, из Брайант-парка.

Тесла указал на голубей:

— Вот мои друзья. Они залетали в комнату, разгуливали по столу, какали на бумаги. Я все прощал им, потому что ни одна из этих благородных птиц не пыталась дописать ни строчки в моих бумагах или тем более отредактировать их.

Присаживаясь, голуби отчаянно спихивали друг друга, тем самым опровергая слова изобретателя насчет благородства их возвышенных душ. Особенно отличались самцы, правда, самки тоже были не лыком шиты — ухитрялись подныривать под крылья самцов и хватать куски. В комнату, побаиваясь потомков, входить пока остерегались.

— В голубиной стае мне посчастливилось отыскать суженую. Друзья посмеивались, но никто из них не ведал, что только благодаря Джуке (я назвал птицу в честь матери) мне удалось постичь великую тайну, которая отравляет жизнь человеческому роду. Она открыла мне глаза на сущность зла, которая правит миром. Правит не в смысле господствует, а в смысле заставляет придерживаться иного, чем всеобщее благо, направления мыслей. По милости этого существа мы сломя голову мчимся мимо собственного счастья в сторону каких-то неясных, расплывчатых и, по-видимому, ненужных нам целей.

Это откровение не застало потомков врасплох. Мы успели подготовиться к встрече и — хвала богам! — угадали с темой.

Никто из нас не посмел перебить изобретателя, но относительно женщин каждый мог добавить, что общение в ними не только ад, но и немалое удовольствие. Другое дело, что нам казалось — человек, явившийся со звезд и поставивший цель изменить курс цивилизации, не мог размениваться на частную жизнь, на побочные развлечения. В этом он должен быть непреклонен. Эти соображения относились и к Тесле. Его склонность к ритуалу была поразительна, а такие навязчивые идеи, как страх перед микробами, безусловное соблюдение чистоты, самоотрицание и одиночество, никак не вязались с необходимостью в женщине.

И все же?..

Казалось, старик угадал мысли потомков.

— Я любил двух женщин — одну всем сердцем, другую разумом. О первой я уже упоминал. Ее звали Анна.

Я повстречался с ней, когда после побега из Граца вернулся домой. Она была красива, высока, мне под стать. У нее были умные глаза, и, что самое важное, она умела слушать. Может, поэтому я брал ее с собой, когда прогуливался по берегу реки или отправлялся навестить Смиляны.

Это глухое местечко я до сих пор считаю своей родиной, ведь по вашей гипотезе именно там я впервые ступил на землю.

До сих пор помню наши разговоры. Больше всего мы говорили о будущем — я о своем, она о своем.

Я пытался расширить ее кругозор. Я рассказывал о грандиозных возможностях, которые открывало перед людьми электричество. Анна смеялась и спорила — если даже эти чудеса ворохом посыплются на землю, это случится где-нибудь далеко, в Париже, Лондоне или в Санкт-Петербурге. А в наших горах еще долго придется обходиться свечкой и лопатой.

Мы расстались, когда мне представилась возможность отправиться на учебу в Богемию. Мы долго переписывались с Анной. Теперь уже нет, и всему виной нелепый случай.

Он обратился к потомкам:

— Как вы относитесь к боксу?

Мы уже привыкли к тому, что мысли старика с неподражаемой легкостью скакали с предмета на предмет. Поспеть за ними было трудно, но мы старались и подтвердили, что в нашем мире боксер — одна из самых доходных спортивных профессий.

Старик оживился:

— Хвала Мировому разуму, по крайней мере в этом вы остались верны нам. Я всегда любил бокс и считался неплохим боксером. Конечно, мне было далеко до Джо Луиса или кумира девяностых годов Джима Корбета, которого в мае 1900 года отправил в нокаут Джеймс Джефрис. Я присутствовал на этом поединке, а когда вернулся, портье передал мне записку. Угадайте, кто был ее автор. Ни за что не поверите — моя незабвенная Анна.

Она извещала меня, что ее старший сын Петар отправляется «завоевывать Америку», и просила помочь ему. Я не имел понятия, какое поприще изберет Петар, и для начала решил пристроить его в свою лабораторию.

Не тут-то было. Парнишка с порога заявил — «хочу быть боксером». Пришлось отправить его в спортивную школу неподалеку от Мэдисон-гарден.

Петар, как всякий честный серб, рвался в бой, и хотя тренер доказывал, что он еще не готов к встрече с серьезным противником, мальчик был непреклонен.

Он не хотел терять время на равных ему.

Я согласился скрепя сердце.

Он вышел на ринг в октябре того же года, и противник первым же ударом свалил его на пол. Петар умер в больнице, не приходя в сознание.

Я написал Анне: «Оплакиваю Петара, как собственного сына…»