Юлий Оганисьян - Абд-аль-Кадир Страница 46

Утром, когда захотели расчистить вход в пещеру, взору нападающих открылось ужасное зрелище. Я осмотрел три пещеры и вот что увидел: у входа лежали волы, ослы и бараны. Инстинкт привел их сюда в поисках воздуха: его не хватало в глубине грота. Среди этих животных или под ними грудами лежали мужчины, женщины, дети. Я видел одного человека. Он был мертв. Стоя на коленях, он рукой вцепился в рог вола. Перед ним лежала женщина, сжимая в объятиях ребенка. Было нетрудно угадать, что этот человек, также как и женщина и вол, задохнулся в то время, когда мужчина пытался защитить своих близких от обезумевшего животного.

Пещеры огромны. В них нашли семьсот шестьдесят трупов. Еле живыми выбралось лишь человек шестьдесят. Сорок из них не выжили, десять в тяжелом состоянии находятся в лазарете, десять кое-как способных двигаться отпущены на свободу. Пусть вернутся к своим племенам. Им останется лишь рыдать на развалинах».

Вновь Бюжо пытается поймать войско Абд-аль-Кадира в сеть «летучих колонн». Вновь эмир носится по стране, избегая крупных столкновений с французами. Он отсылает в Марокко свою дейру и остается с конным отрядом в несколько сот человек. В феврале 1846 года эмир уходит от преследования в горы Уарсениса. Здесь к нему присоединяется Бу-Маза со своим войском. Абд-аль-Кадир пытается пробиться к Джурджуре, где его ожидает Бен Салем со своими кабильскими отрядами. Но его настигает одна из французских колонн, которая навязывает войску эмира сражение. Под Абд-аль-Кадиром убивают двух коней, он бьется в рукопашной схватке, лишь чудом удается ему спастись.

С остатками войска эмир уходит в Сахару, надеясь поднять на восстание племена бедуинов. Здесь его почтительно принимают, снабжают продовольствием и лошадьми, но в военной помощи решительно отказывают. Племена устали от войны. Шейхи изверились в возможности победы над французами. Они начинают сторониться Абд-аль-Кадира. Эмир стал теперь в их глазах вестником смерти и разрушения: за ним по пятам идут французские войска, которые дотла разоряют все племена, оказавшие хоть малейшую помощь эмиру.

В начале 1847 года в Алжире остаются лишь отдельные, не связанные между собой очаги восстания. Но и они вскоре подавляются. В феврале был вынужден сдаться французам Бен Салем, халиф Абд-аль-Кадира в Кабилии. Тогда же сложили оружие братья эмира Сиди Мустафа и Сиди Сайд. В апреле 1847 года был взят в плен Бу-Маза.

Несколько месяцев эмир скитается по пустыне, все еще надеясь прорваться в густонаселенные районы и поднять народ на «священную войну». Но ему не по силам преодолеть французские кордоны, и, главное, нет никаких обнадеживающих признаков того, что племена поддержат восстание. Летом 1847 года Абд-аль-Кадир со своим отрядом уходит в Марокко и, присоединившись к дейре, становится лагерем в одной из речных долин в области Риф.

В жизни эмира начинается тягостный период. Он не может смириться с поражением, но и не хочет возобновлять войну, заведомо обреченную на неудачу. Обстоятельства оказались сильней его. Но Абд-аль-Кадир все еще стремится найти выход. Он вновь посылает послов в различные государства, тщетно пытаясь получить иностранную поддержку. Он обдумывает возможность вывода всех алжирских мусульман в Аравию, но отбрасывает ее как явно неосуществимую. Одно время эмира захватывает идея о восстановлении древнего королевства со столицей в Тлемсене, некогда объединявшего сопредельные области Алжира и Марокко. Идея очень заманчива: племена в Восточном Марокко столь же глубоко почитают Абд-аль-Кадира, как и население Орании. Но для ее выполнения пришлось бы бороться и с французами и с марокканским султаном. Эмир, всегда трезво оценивающий обстановку, не решается на это.

Карта военных действий 1830–1849 гг.

Мучительно переживая безысходность своего положения, Абд-аль-Кадир не позволяет себе впасть в отчаяние. Как и прежде, он лично следит за поддержанием боеспособности своего двухтысячного войска и заботится о порядке в дейре. Он ведет обширную переписку с государственными деятелями в мусульманских странах. К его советам прибегают шейхи окрестных племен.

Многие часы Абд-аль-Кадир проводит в истовых молитвах, нередко впадая в экстатический транс. Французский авантюрист Леон Рош, долгое время подвизавшийся при эмире, описывает одну из таких молитв, которую он наблюдал в палатке Абд-аль-Кадира, притворившись спящим.

«Он стоял неподвижно, подняв руки над головой. Взгляд его прекрасных голубых глаз был направлен ввысь, его слегка приоткрытые губы, казалось, шептали молитву, но они оставались совершенно недвижны; он был в состоянии полной отрешенности. У меня было такое чувство, будто он в своем устремлении к небу отделился от земли…»

В каких мирах витает в эти часы дух эмира? И находит ли он там то, что ищет? Прозревает ли назначенный ему жребий? Как бы там ни было, но, возвращаясь из потусторонних блужданий, он вынужден в этом мире искать ответы на все вопросы. Только здесь можно действительно восстановить свои силы, укрепить уверенность, оживить надежду — все то, чего алчет сейчас душа Абд-аль-Кадира. Только здесь открываются тайны судьбы человеческой. Небо благосклонно лишь к тому, кому благоволит земля. В нескончаемой суете земного мира обретает человек свою долю. В Книгу судеб доля эта вписывается всегда задним числом.

Если духовным воспарениям эмира нет пределов, то на его мирские стремления наложены оковы исторической необходимости, которая в данном случае выражалась в неизбежном осуществлении колониальной миссии европейцев. Долгих пятнадцать лет — поистине героических лет! — самоотверженно и неотступно боролся он против чудовищной машины колониализма, с неотвратимостью стихийной силы, надвигавшейся на его родину. В такой борьбе рано или поздно наступает переломный момент, когда народ, обескровленный войной и лишенный внешней поддержки, истощает свои силы в борьбе с колонизаторами настолько, что оказывается не в состоянии продолжать битву за свободу. Тогда он на время смиряется со своей недоброй участью, чтобы уберечь свои жизненные основы от полного уничтожения, а затем, восстановив способность к сопротивлению, продолжить борьбу.

«Чаще всего речь здесь идет о драме, — пишет алжирский социолог Лашраф, — действие которой развивается непрерывно; о неустанной борьбе, которую нужно довести до конца не из-за показного героизма, а потому, что народ наделен такой энергией и такой большой жизнеспособностью, что он должен исчерпать все свои физические и моральные силы прежде чем покориться».