Георгий Литвин - Выход из мёртвого пространства Страница 46

Находясь при главной радиостанции, наш комдив постоянно был в контакте с командующим армией, мог легко связаться со всеми командирами стрелковых корпусов. Прямой провод был и с командующим 4-й воздушной армией. Офицеры штаба нашей дивизии, находившиеся при ней вспомогательных радиостанциях, в свою очередь, четко взаимодействовали с командирами стрелковых корпусов. Казалось, откуда бы нам, рядовым летчикам и стрелкам, знать все эти тонкости штабной организации, штабной работы? Да и не знали мы тогда их! Но чувствовали - отлично. Потому что задания получали четкие и, больше того, при подходе к цели обязательно связывались со станцией наведения и уточняли цель. Все это исключало ошибки и облегчало боевую работу летчиков. Естественно, что каждый ведущий группы имел свой позывной - "Стрела", "Гром" или еще какой. Позывные время от времени менялись. Но немцы, видимо, как-то расшифровали эти позывные. И случилась такая история. С кем, спросите? Ну разумеется, с Тамерланом Ишмухамедовым.

Его группа получила задание: нанести бомбовый и штурмовой удары по танкам и пехоте противника. Был указан и район. При подходе к цели, как и положено, Ишмухамедов запросил радиостанцию наведения, но она молчала. Тамерлан запросил второй раз, третий... И тут вдруг включился радиопередатчик и начал скороговоркой:

- Тамерлан, Тамерлан! Куда же вы? Бейте танки в роще западнее...

Дальше следовали очевидно ложные координаты. Я испугался, что Тамерлан в раздражении не сообразит сразу, что это немцы, и сообщил ему об этом по СПУ. Ишмухамедов включил передатчик:

- Фашистская сволочь! Я-то Тамерлан, а ты... Да, Тамерлан оказался очень красноречив! Здесь, к счастью, включился Гетьман и навел нашу группу на немецкий танки и пехоту. Их контратака была отбита. Как оказалось, радиопередатчик Гетьмана вышел из строя, и, пока он переходил на запасной, произошла заминка, которой воспользовался противник.

Через несколько дней командир дивизии прилетел к нам в полк. Он произвел разбор наших действий, а под конец сказал:

- И дисциплину радиопереговоров надо строго соблюдать. А то один из вас уже прославился. Замкомандующего армией слышал его переговоры по радио и выговор мне сделал: "Гетьман, что за безобразие! Почему твои хулиганят? Один до того дошел, что кричал в воздухе: "Я Чингисхан! Я Чингисхан!" - "Не может такого быть, я прослушиваю все радиопереговоры!" - отвечаю. "Да он еще цель просил уточнить!" - "Да не Чингисхан это, товарищ генерал, а Тамерлан!" - "Еще не легче! А Аттилы у вас нету?" "Нет же, это обычный Тамерлан Ишмухамедов. Отличный летчик, между прочим. Представлен к званию Героя Советского Союза..."

Чувствовалось, что настроение у Гетьмана хорошее, поэтому и выговор этот он облек в шутливую форму.

Свои войска, особенно на переднем крае, немцы прикрывали зенитным огнем из орудий всех калибров. Уже не раз писалось о том, что на завершающем этапе войны наша авиация несла потери не столько от истребителей, сколько от зенитного огня противника.

14 октября я не летал. А Гурьев, отправляясь на задание, сунул мне книгу Степанова "Порт-Артур":

- Интересная книга, оторваться не могу. Почитай пока. Но учти, когда вернусь, сразу же отберу...

Это были последние слова, которые я от него услышал. Когда группа, в которой была и машина Анащенко и Гурьева, отражала атаки немецких танков, в их самолет попал зенитный снаряд. Видимо, оба были убиты еще в воздухе. Самолет упал среди немецких танков.

На следующий день был сбит зениткой самолет летчика Бехелева и стрелка Проценко.

Тогда для подавления фашистских зениток стали выделять специальные экипажи. Это себя оправдало. Вот как действовала, например, группа из восьми "илов" под командованием старшего лейтенанта Ежова. Перед группой была поставлена задача: уничтожить батареи противника и его танки в районе деревни Дылево. Когда подходили к цели, противник открыл сильный зенитный огонь. Тогда ведущий группы приказал паре "илов" во главе с лейтенантом Казаковым атаковать батареи зенитной артиллерии. Самолеты снизились до 300 метров и сбросили противотанковые бомбы на противника. Дважды атаковав танки, группа на бреющем полете ушла к назначенному месту сбора, а пара Казакова произвела четыре захода по зенитным батареям и подавила их. Я уже писал об этом, но скажу еще раз: по-моему, да и не только по-моему, "давить" зенитки противника было самым трудным и опасным делом. Те, кому выпадала эта задача, можно сказать, принимали и отвлекали огонь противника на себя, тем самым оберегая от него своих товарищей. В тот раз группа успешно выполнила задание, без потерь вернулась на свой аэродром.

Помню вылет на плацдарм с заместителем командира полка майором Селивановым. Он вел группу из семи самолетов. Я летел с ним воздушным стрелком. Мы обнаружили одиннадцать танков противника, а у нас были как раз противотанковые бомбы. Удачно мы накрыли немецкие танки, К потом обрушили огонь из бортового оружия по живой силе. Я видел, как пылают танки. После третьего захода радиостанция наведения передала: "Боевыми действиями доволен, работали точно, настойчиво, оценка - отличная".

24 октября 1944 года группу "илов" повел на плацдарм Комэск Петр Николаевич Гулевич. Скромный, всегда приветливый, пользующийся большим авторитетом белорус Гулевич погиб вместе со стрелком, русским Николаем Григорьевичем Калашниковым. И тому и другому было по двадцать пять лет...

А в полк прибывало пополнение. Помню молодых пилотов Петра Степанова, Виктора Яцыкова, Александра Зыкова, Николая Бсрежкова, Бориса Прокофьева, воздушных стрелков Дмитрия Персиякова, Евгения Травникова, Ивана Раубеля, Петра Волкова, Сергея Гавриленко, Виктора Андриенко.

Была встреча, можно сказать, торжественная, речи произносились. Молодежь заверяла командование и нас, ветеранов, что не уронит славные традиции гвардейцев. Мы уже были ветеранами...

Война катилась к концу. Наши войска готовились к последнему, решительному штурму.

Мне же предстояло ехать учиться в Москву, на курсы военных переводчиков. Вот так все быстро и круто повернулось в моей судьбе. Как говорилось на войне: человек предполагает, а штаб располагает. Командир объявил мне приказ, напутствовал:

- Учись так же, как воевал. До победы уже немного, тогда твои знания особенно пригодятся... А боевых товарищей не забывай, пиши!

Человеку свойственно забывать. И я, наверное, тоже позабыл многое. Не способна память человеческая вместить все, что когда-то отпечатывалось в ней, казалось бы, навсегда... Но забыть боевых товарищей - вот это никогда! На следующий день, получив документы в штабе, зашел я в общежитие прощаться... Нет, не расскажу об этом. Не могу, не умею. Но, наверное, те чувства, которые переполняли меня тогда, и заставили через сорок лет взяться за эту рукопись.